Эгипет. Том 2

Что это, чем объясняется тот восторг, который мы чувствуем, когда мир, усмехаясь и дергая за ниточки, переставляет фигуру и выдает концовку анекдота; восторг столь чистый, что способен даже раскрасить нашу печаль и сделать ее тоже веселой? Иногда, конечно, наши души мучает и терзает перипетия^[506], ужасающее знание, мгновенно сообщающее все, но — и это разница между веселым падением на «американских горках» и малоприятным падением на спуске с горы — не так часто. В счастливых мирах — чаще. Пирс поднял лицо к Небесам и громко засмеялся.

Что тут смешного, захотели узнать другие.

— Ничего. Ничего. Я знал все это. С самого начала. Безусловно.

Может быть, подумал он, я действительно не должен жить там; может быть, они не могут заставить меня. Вы ведь всего-навсего колода карт^[507]. Он смеялся и смеялся, а Вэл только качала головой.

Она и Споффорд отправились с Пирсом проверить его остановившуюся машину, которую он не смог завести никакими усилиями, как бы ни льстил ей или настаивал, поворачивая ключ или давя на газ; похоже, аккумулятор разрядился. «Жар-птица», мрачная и непримиримая, разлеглась на обочине. Вэл пнула шину, скорее наказывая, чем проверяя, подумал Пирс.

— Черт побери, — сказала она.

— Паровая пробка, — сказал Споффорд, когда Пирс рассказал ему, как мотор вдруг перестал работать. — Топливо не всасывается через трубку. — Точно такую же машину купил себе отец Споффорда и, насколько знал Споффорд, по-прежнему ее гоняет по Тампе^[508]: машине настолько не хватает настоящих добродетелей, что можно думать об умышленном издевательстве производителя над овцеподобными американцами — теми, кто попался на удочку. Огромная и неповоротливая, однако внутри почти нет места; абсурдно обтекаемые и скоростные очертания; сказочно дорогая, но вскоре после схода с конвейера начинает разваливаться. Он видел, как отец — гордый, но не слишком довольный — сидел за рулем, и чувствовал жалость и гнев, а также стыд. — Поверни ключ, и она заведется. Есть шанс.

— Мне нужно найти кое-что свое, — сказал Пирс. — Попробую поглядеть в газеты. Или кинуть жребий.

— Ну, — сказал Споффорд, — есть еще один вариант. Это вроде как риск, но у тебя может получиться. Я знаю людей, у которых получилось.

Пирс ждал.

— В Дальвиде есть один парень, дилер; он отошел от дел, на пенсии, я думаю, но у него осталась лицензия, и он кое-чем занимается на стороне. Он может взять тебя на те аукционы, куда приезжают автодилеры, где за один день продают сотню-две машин. Но участвовать могут только дилеры с лицензией. Ты смотришь машины, говоришь, что выбрал и цену, самую большую, которую можешь заплатить. Он торгуется. В конце ты даешь ему сто — сто пятьдесят наличными сверх суммы.

— Ха.

— И ты не сможешь перебить цену.

— Ну конечно.

Вэл зажгла сигарету.

— Ты говоришь о Барни Корвино? — спросила она. — Иисусе, думаю, он этим больше не занимается. Гм, печальная история. Печальная. — Она отмахнулась от их вопросов. — Он этим больше не занимается. Последнее, что я слышала.

— Стоит позвонить, — сказал Споффорд.

* * *

Как и обещал Споффорд, после отдыха «жар-птица» завелась, и теперь Пирс, который все это время пил, болтал и слушал местные сплетни, больше не мог откладывать то, что должен был сделать дальше.

Она копалась в земле недалеко от Аркадии, надев огромные светло-желтые, как у клоуна, перчатки и комбинезон поверх обтрепанного свитера. Увидев незнакомую машину и того, кто сидел внутри, она побежала к ней, на ходу сбрасывая перчатки и махая рукой. Он был непомерно рад увидеть ее, сердце затрепетало, хотя к радости примешалось и чувство вины, впрочем, совсем маленькое. Он с некоторым трудом вышел из машины — дверь как-то странно выгнулась и ужасно заскрежетала, когда он толкнул ее ногой — и она, ликуя, бросилась в его объятья. Почему она так рада?

— Ты говорил со Споффордом? — спросила она.

— Да. В Дальней Заимке.

— В Дальней Заимке! — крикнула она с веселым возмущением. — Что, черт побери, он делает там?

— Получает совет. Так он сказал.

— Совет! Ну, может быть, он в нем нуждается.

Он никогда не видел ее такой: ослепительной, сияющей. Кого всегда называют сияющим? Он высказал вслух догадку, и она засмеялась, расплескивая доброжелательность и восторг, и он тоже засмеялся.

— Я-то думал, вы собираетесь подождать, — сказал он. — Немного. Может быть, попутешествовать. Увидеть мир. Погулять по лесу.

— Я уже гуляла по лесу. Не могу объяснить. Большой сюрприз для меня самой.

— Я знал, что он собирается попросить. Он уже это сделал?

— Да, сделал. Но это не было сюрпризом. — И они оба захохотали.

— Когда? — спросил он.

— Мы решили, что в июне, — сказала она, и они опять громко засмеялись над этой восхитительной нелепостью. — Неужели он не сказал тебе ни слова?

— Ни единого.

— Тогда о чем вы говорили?

— О машинах.

— Ради бога.

— Гм, июнь, — сказал он.

— Ты приедешь?

— Роузи, — сказал он, словно ответ был настолько очевиден, что он отказывался отвечать. Какое-то мгновение она просто стояла и светилась. Потом схватила его за руку.