Эгипет. Том 2

— В порядке. Скучает по тебе. Когда ты уехал, он ходил так, как будто пытался не шуметь, представляешь? И у него такое лицо... Дворецкий-призрак. Пытается одновременно и помочь, и не быть рядом.

— Ну и ну!

— Пугает девочек. Очень старается.

— Я скоро вернусь.

— Нет, — твердо сказала она. — Оставайся там. Не торопись домой. Доделай свою работу. Мы ведь договорились. Мир и покой, бесплатно. И... как они это называют? Пристанище? Прибежище?

— Убежище. — Комната в Убежище, простая пища, советы (при желании) и тишина. Дай то, что, как ты чувствуешь, можешь дать. Вершина горы среди лесистых холмов. Замечательно, думал он, для работы, которую он должен сделать, для последнего трудного натиска на книгу Крафта, чтобы дописать ее; в его доме немного шумно и много народу, в его кабинете в колледже тоже. — Я не знаю. Просто не знаю.

— Хорошо.

— Могу я поговорить с девочками? — Осужденный просит немного жалости к себе.

— Конечно, — ответила она. — Если они захотят.

Он услышал, как она крикнула:

— Дети, это папа.

Его сердце переполнилось. Раздался беспорядочный грохот, топот ног, и Вита закричала ему прямо в ухо, шутливо распекая его, он не очень понял, как раз когда сестра взяла у нее трубку и осторожно спросила:

— Папа?

Он отчетливо видел, как она держит рукой эту массивную штуку, прижав ее к уху, и улыбается, показывая недостающие зубы.

— Привет, девочки. Да, это я.

— Пап, а что делают эти монахи? Варят варенье?

— Может быть, милая, но ведь уже поздно. Хочешь, я привезу тебе немного варенья?

— А они страшные?

— Нет. — На этикетке, которая клеилась на их фирменные банки с вареньем, был изображен монах, в капюшоне и безликий, помешивающий колдовское варево: Пирс показал ее девочкам перед отъездом. Имя их ордена тоже могло немного встревожить, как ему только что пришло в голову.

— Ты сказал, что не можешь говорить.

— Я-то могу. Они не могут.

— Надеюсь, ты там хорошо проводишь время, папочка.

— Спасибо, Мэри.

Вита издалека тоже прокричала что-то одобрительное.

— И тебе спасибо, Вита. Я люблю вас обеих.

Жена Пирса, которую звали Ру, опять взяла трубку.

— Это было чудесно, — сказал он.

— Да-а. А теперь возвращайся к работе, — сказала она, — рохля.

III. CARCER [497]

Глава первая

В Дальние горы Пирс вернулся в марте, почти через год после того, как он впервые приехал сюда из Нью-Йорка. Сейчас у него не было здесь дома, как тогда: ни работы, ни машины и ни одной причины быть здесь, а не где-то в другом месте. В Блэкбери-откос он, конечно, приехал на автобусе, туда, где две реки — Блэкбери и Шэдоу — встречались, образуя Y; тучная долина с одной стороны, каменистая вздыбленная земля, поросшая лесом, с другой.

Пирс оставил чемоданы там, где их сгрузил, в магазинчике, рядом с которым остановился автобус, и пошел по Ривер-стрит к мосту над Шэдоу. Он прошел мимо Бесплатной библиотеки и «Дырки от пончика» и многое вспомнил. Тогда он думал, что, куда бы ни уехал и на сколько, эти места — город, его окрестности и реки — всегда будут для него Дворцом Памяти или, может быть, Стояниями на Крестном пути (здесь Иисус упал в третий раз)^[498]. Однако на самом деле это было не так, это только казалось так тогда.

Перейдя через мост, он, как проинструктировала его Роузи Расмуссен, повернул на дорогу, идущую вдоль реки к автосервису «Блуто», где хозяин, Джин, дешево сдавал в аренду несколько старых машин: «Прокат автомобилей Джина». Потом, сев в большой, старый и вонючий, но все еще надежный седан («жар-птица»^[499]), он поехал в Литлвилл. Вдоль дороги стояли живые изгороди из безымянного черного кустарника, на чьи тонкие ветви высыпала форсития; в последний раз, когда он видел их, они были покрыты снегом. Никто не ехал навстречу и не появлялся сзади. Он обнаружил, что едет даже медленнее, чем обычно, словно в похоронной процессии. Он поглядел вокруг: что изменилось? Ничего, все осталось прежним, но (все мы это знаем) изменился наблюдатель и одновременно остался таким же.

Добравшись до каменных ворот Винтергальтеров, он заехал внутрь. Вверх, к большому дому кремового цвета, с его каминными трубами и фронтонами, а оттуда вниз, к его маленькому подобию, домику для прислуги или гостей, в котором он жил. Вот его бедная старая машина, потонувшая, как вытащенная на берег лодка, в новой траве. Удивительно: перед домом и на газоне выросли зеленые трубки, которые могли быть сотнями, тысячами нарциссов, о существовании которых он и не подозревал. Никогда не подозревал. Он почувствовал, что вот-вот заплачет. Еще более удивительно — дверь была приоткрыта.