Эгипет. Том 2

Пирс отдал приказ, несколько раз загадочно нажав на клавиши: взять из правого кармана последний из двадцати пяти файлов, которые он сделал из книги Крафта; файлы были названы по буквам алфавита. Спасибо великому спокойствию, царившему здесь: он почти закончил копировать их. И вот на экране перед ним появился файл, который назывался «y.doc». В ярком свете дня экран казался тусклым и Пирс с трудом различал буквы и слова, но сейчас, вечером, он стал чистым водоемом, книгой, лампой и мыслью одновременно.

Сама книга, оригинал Крафта, оказалась даже менее законченной, чем помнил Пирс. Когда страниц стало слишком много, Крафт, судя по всему, начал делать самые худшие из всех ошибок писателя или перестал исправлять их: именно они отталкивают читателей и раздражают критиков. Он, например, вводил новых главных героев на последних стадиях истории и посылал их в новые приключения, в то время как старые персонажи безжизненно сидели где-то за кулисами или топтались на месте. Новые сюжетные линии ответвлялись от главного ствола так далеко, что сами становились главными, без нашего, то есть читателей, согласия или одобрения. Все вместе производило впечатление безоглядной спешки или, еще хуже, вопиющей непоследовательности, которая рано или поздно заставляет нас — нас, единственную причину всего этого, единственных, кто воспринимает все чувства и знает все секреты, — вздыхать, стонать от нетерпения или даже оборвать (с хлопком) историю, которую писатель, кажется, продолжает начинать.

На дне кучи книга начала превращаться в альтернативные версии, неполные главы, материал, который, кажется, проник сюда из какой-то другой книги, в то время как сюжет замедлялся или бежал со всех ног. Страницы начинались многообещающей стандартной связкой (Тем временем в другом городе) только для того, чтобы быть брошенными через несколько фраз, или содержали один-единственный абзац с размышлениями или объяснением, одиноко плававший в пустом море. Потом, наконец, книга оборвалась. Она действительно оборвалась на середине фразы — как «Аркадия» Филиппа Сидни^[492], Фукидид^[493], «Химическая свадьба» и «De eloquentia vulgaris»^[494] Данте, кстати, хорошая компания для брошенных книг, если, конечно, она была брошена. В процессе работы Пирсу даже показалось, что книга не то чтобы не получилась или в ней кончился бензин, но ее пожирала прогрессирующая болезнь и продолжает пожирать, несмотря на все его усилия; порча двигалась в начало из окончания, которое уже ушло.

ушло, чтобы скрыться, а где – никто не знает, пока однажды где-нибудь

Вот и все, о чем рассказала последняя страница. Быть может, что-то вроде предзнаменования или невыполненного обещания, у историй бывает такой конец, но в этой истории финал не был концом того, чему она посвящена, потому что некоторые из событий случились позже этого момента, хотя о них рассказано раньше; будь это правдой, это означало бы, что ранние части истории — неправда, дорога не выбрана и не может быть выбрана.

Хорошо. Начать легко. Все знают. И продолжать. А заканчивать тяжело. Конец трудно придумать, но, быть может, еще сложнее на него согласиться: чем ближе подходишь к тому, чтобы развязать последние узлы, тем большее отвращение чувствуешь в себе, и Крафт наверняка тоже его чувствовал после всех своих трудов — в некотором смысле длиной в десятилетия — ибо это был не просто конец тома, но кульминация и завершение всей работы. И конец отмеренной ему жизни.

Так что, может быть, у него рука не поднималась закончить ее, даже если он знал как и знал, что должен. Все в порядке: мигающий курсор компьютера стоял на последней строчке, на последнем персонаже, и палец Пирса витал над главной клавишей, тем не менее не желая нажать ее ни условные три раза, ни, безусловно, для последнего полного останова. Конечно, если он сделает «ввод», ему останется нажать только другую клавишу и заставить текст исчезнуть с экрана; но пока еще нет, странная и тревожащая вещь в этой машине, в некотором смысле ничего еще не случилось: все можно поменять, и он мог послать волну изменений в обратную сторону, нажав пару клавиш. Или, если захочет, то сможет несколькими касаниями сократить текст до простого списка слов в алфавитном порядке.

Но романы — они все такие. Этот только решил быть таким в открытую из-за нематериального и текучего состояния, в которое попал. Для читателя время в романе течет только одним способом: прошлое, рассказанное на перевернутых страницах, неизменно, а будущее не существует, пока не прочитано. Но на самом деле писатель, словно Бог, стоит вне времени и может начать свое творение в любой его момент. Прошлое и будущее находятся в его замысле одновременно, ничто не застыло, пока все не застыло. И он хранит эту тайну от читателя, как Создатель хранит свою тайну от нас: этот мир как будто написан, его можно стереть и написать заново. Не один, а много больше раз: опять и опять.