Он никогда не стремился к собственному счастью, осуществлению своих целей или удовлетворению собственных нужд, не ставил условия свой любви кому-нибудь и, безусловно, ни одной из женщин, с которыми был. Он пытался найти и дать им то, в чем нуждались
И что он может попросить? Что он хочет, в чем нуждается? Как долго желаемое будет ждать, пока ты наконец признаешь его, если сможешь? На что будут похожи переговоры, как долго они будут идти и как часто их придется повторять? Быть может, он мог бы просто сказать: «
Спустя время — краткое или долгое — он услышал, как на стоянке заревела большая машина, прямо перед его номером пронзительно завизжали тормоза, и он, с тревогой и надеждой, стал ждать не двигаясь, когда его дверь опять распахнется.
В Иванов день Споффорд и Роузи поженились в Аркадии. Пирс и Ру приехали на «кролике». Она заявила, что не является их другом и вообще не знает ни их, ни обстоятельств их жизни, хотя Пирсу казалось, что она знает больше о происходящем вокруг, чем говорила по крайней мере в некоторых кругах, о которых он (например) не знал ничего; она твердо решила не идти с ним, потом сказала, что ей нечего надеть, и в конце концов пришла в белом кружевном платье и ковбойских сапогах, более заметная, чем предполагала.
— Никогда здесь не была, — сказала она, когда они подъехали. — Круто.
Их машина была одной из многих, и был даже парнишка, который помогал парковаться. Свадьба одного из Расмуссенов не могла быть ни маленькой, ни тайной; Роузи Расмуссен всеми возможными способами пыталась сделать ее маленькой, но как бы она ни уменьшала и ни обрезала ее, свадьба прорастала из всего; в конце концов она вызвала на помощь мать, отдала ей бразды правления и делала, как ей говорили. Что по какой-то причине позволило матери в первый раз смотреть на нее как на взрослую, радоваться ее обществу, смеяться вместе с ней, спорить и одобрять, как будто это были двое каких-то других людей и давние подруги. Мать, розовощекая и неутомимая, казалось, вылезла из лимба, из тех серых дверей, которыми Роузи давно отделилась от нее. Сейчас Роузи смотрела (из окон кабинета, где она и Споффорд ждали своего выхода, словно актеры в пьесе) на мать, пробиравшуюся среди людей, которых она знала многие годы, и те приветствовали ее с тем же самым радостным изумлением.
Снаружи, на лужайках, гости разбились на маленькие группы, сидевшие на траве или на каменных скамейках; их развлекали бродячие музыканты (на самом деле здесь были только бывшие участники «Орфиков»[535]
, недавно распавшейся рок-группы; сейчас они называли себя «Простые Мастеровые»[536] и играли на разнообразных инструментах). Невдалеке от них овцы щипали траву и блеяли, счастливые, как и все мы, что опять тепло, трава зеленая и небо голубое. Наконец музыканты собрали всех нас в большой круг на лужайке, где когда-то Бони Расмуссен играл в крокет и Пирс впервые повстречал Роузи. В те дни он считал, что их было две, или что та и другая были одним человеком. Простейший урок, который могут преподать незнакомцу, простейшая загадка, которую он может решить, и все-таки через какое-то время — долгое или краткое — она становится лабиринтом, из которого нет выхода, и сама создает лес, в котором ни один человек не является собой. В любом случае сейчас он знал. Вместе с Ру он шел с кругом — на самом деле здесь было два круга, внутренний и внешний, двигавшиеся в противоположных направлениях, как в танце, старом танце, называвшемся— Ты хочешь представить меня?
— Нет. Может быть. Позже.