Эгипет. Том 2

Мам! У меня плохие новости, во всяком случае, плохие для меня, но не плохие-плохие. Я попыталась от кое-чего избавиться, но ничего не получилось, и теперь у меня неприятности. Вот что случилось. Я не сказала ни капитану лодки, то есть корабля, ни руководителю всей программы, что принимаю лекарства от приступов. Я знаю, что должна была сказать, и это было бы правильно, но, знаешь, иногда так надоедает говорить об этом людям, а иногда я не хочу говорить и хочу быть как все. Только не говори мне, что «всех» не бывает. Я знаю. Я просто хочу быть как все. Ты не представляешь себе, что я чувствую, но тебе и не надо знать. В любом случае, я была далеко от чертовых пилюль и не могла их искать, и, как ты знаешь, пять лет все было в порядке, и вот в одну ночь меня ударило по-настоящему. Мокрая кровать и все такое. Быть может, мне сошло бы все с рук, но моя соседка по каюте проснулась, увидела все это и взбеленилась. Бог мой, они все с ума посходили. Набросились на меня и стали кричать, что я скрыла серьезную медицинскую проблему, злоупотребление доверием, и я теперь не могу ехать с ними.

О нет, нет. Бедное дитя.

Так что я тут как Старый мореход^[610] и должна уехать. Мы повернули, чтобы я смогла сойти на берег. Я даже думала, что они собираются меня оставить на плавучей льдине или айсберге. Хорошо еще, что мы были только в дне пути от Рио Гранде на Огненной земле, где, кстати, на этой неделе не работали телефоны. Оттуда я завтра улечу в Л. А., где меня, может быть, встретит папа. Мам, мне очень больно и стыдно. Я так хотела плыть с ними. Я понимаю, почему они сказали то, что сказали, но я хотела быть там и просила, чтобы они дали мне возможность исправиться, но они не согласились. Я еще позвоню. Я еду домой.

Жизнь — это сны, проверенные физикой: а физика породила биологию или управляла ей, а также нашими мозгами и изьянами в них, и лекарствами, которые иногда лечат изьяны; эти лекарства приснились другим мозгам, но и их сны ограничены физикой, которую им, поэтому, приходится выучивать. И они выучивают урок и продолжают видеть сны, как и Сэм, и останавливаются там же, где и она. Пока. Наверное, потому что у физики нет конца, никакого известного нам конца, еще больше, чем у сна.

О, моя дорогая, о моя дорогая-дорогая.

Но, в любом случае, она едет домой. Мысль наполнила Роузи голодом ожидания, на удивление страстным желанием опять увидеть ее и обнять. Почти страшно с такой силой хотеть чего-то — нет, кого-то — но все-таки скорее замечательно, чем страшно: замечательно, если ты с такой силой хочешь того, что у тебя на самом деле есть. Мысль о Сэм криком ворвалась в ее сердце так же, как много лет назад вопль Клиффа, когда оно спало или замерзло: просыпайся; из глаз брызнули быстрые слезы, как будто оно и было их источником.

Роузи проехала через Каменебойн и повернула на перекрестке, на котором новый знак указывал — скромно, но точно — на трехполосную дорогу, ведущую к Гуманитарному Конференц-центру Расмуссена.