Спутник барона свел недоразумение к шутке, а присутствовавшие при сём реконструкторы вежливо хохотнули, сочтя выходку Корфа за стремление и в мелочах соответствовать принятому образу. В их среде случалось и не такое — хотя это и подходило более ролевикам— толкиенистам, забывающим порой, в какой реальности они пребывают.
А для Каретникова этот случай послужил своего рода спусковым крючком, запустившим цепочку сомнений — слишком свежа была в памяти прогулка по Москве позапрошлого века. Зеркальный тестовский зал, где за соседним столиком — офицеры в мундирах царской армии. Пусть не в блестящих конно-гвардейских, но, безо всякого сомнения, подлинных на все сто — как, впрочем, и их владельцы.
Каретников принялся осторожно прощупывать барона — «на косвенных», как говаривали персонажи любимого им богомоловского «В августе 44-го». И — старался выбрать моменты, когда рядом нет Романа, молодого человека в пехотном мундире, старательно опекавшего барона; тот-то, уж наверняка был современником.
Убедив себя, что Корф — ни кто иной, как гость из прошлого (попавший сюда тоже, видимо, недосмотром раззявы Олегыча), Каретников осторожно намекнул на общего знакомого. Увы, ничего толком выяснить не удалось — если барон и знал Олега Семёнова, то знакомство их носило случайный характер, а потому ясности в этом вопросе не прибавилось. Так что Каретников усомнился в своих выводах, списав все на треволнения этого жаркого, суматошного дня.
Но когда он прощался с бароном, сомнения вспыхнули с новой силой. Мобильника у Корфа не оказалось, а на предложение встретиться, дабы продолжить интересное знакомство, ответ был дан крайне невразумительный. Положение снова спас Роман; обменявшись с ним номерами мобильных, Каретников отправился к парковке, старательно и безуспешно борясь со своими подозрениями.
Глава тринадцатая
По стенам прыгали тени, отброшенные неровным оранжевым светом керосинки. Герр Боргхардт мелко семенил по коридору; Олег Иванович шел за ним, оглядываясь по сторонам на каждой развилке; замыкающий маленькую процессию Иван время от времени по кирпичам стены маркером. Тот оставлял в слое пыли влажную черту, почти сразу пропадавшую в пересушенном воздухе подземелья. Ваня не знал, зачем он, еще в Москве, сунул в багаж маркер с «невидимой» пастой; что касается ультрафиолетовой лампы, то она была вмонтирована в стандартный армейский фонарь. Так или иначе, маркер пригодился: не то чтобы путешественники не доверяли старичку-историку, но забираться во «всамделишний» египетский лабиринт, не имея ни карты, ни возможности запомнить бесчисленные поворотов… а вдруг здесь, как в «Фараоне» Болеслава Пруса, стена может повернуться и перекрыть проход за спиной незваного пришельца? Олегу Ивановичу пришлось напоминать себе, что подобные механизмы (даже если они и не были плодом фантазии писателя) вряд ли сохранили бы работоспособность за столько веков. Да и откуда им здесь взяться — не в затерянном посреди пустыни городе, а во вполне цивилизованной Александрии, во дворце, построенном не так уж и давно — по меркам этой земли, разумеется. Здешние подземелья не имеют ничего общего с теми, древними…
Нынешний владелец дворца, Тауфик-паша, второй хедив Египта, проживал по большей части, в Каире. Здесь он бывал наездами, и здесь же хранил свою коллекцию древностей. Александрия была самым «европейским» из египетских городов — недаром тут обосновались почти все консулы и прочие дипломаты большинства европейских стран. Здесь же, в шести километрах от города стоит Рамлей — любимая резиденция вице-короля и прочей имперской знати.
Египет еще англо-египетской войны находится под британским управлением, а если называть вещи своими именами — то под оккупацией. Во время кровавого восстания Араби-паши в 1882 году, Александрия сильно пострадала; городская чернь, с примкнувшими к ним солдатами местного гарнизона учинили европейцам кровавую резню. Но двумя днями спустя, под гром пушек эскадры адмирала Сеймура в город вошли английские войска. С тех пор они здесь и остаются — и это при том, что формально Египет считается турецким владением. В известной Олегу Ивановичу истории ситуация это продержалась до 1914-го года, когда, после вступления Турции в Мировую Войну, Египет уже официально был — или будет? — объявлен британским протекторатом.
В общем, подземелье это оказалось всего лишь подвалом — обширным, пыльным, неосвещенным — но лишенным всякой таинственности. Герр Боргхардт, обустраивая во дворце хранилища для собрания хедива, выговорил себе право устроить в подвалах помещение для разного рода хлама, не удостоенного высокой чести быть внесенным в основную коллекцию.