Египетский роман

Отделения солдат в белой форме покидали плац и снова возвращались и выстраивались. Командир вызвал следующую по званию, и она вышла к нему строевым шагом, а потом вызвала следующего по званию, который тоже вызвал следующего по званию и так далее. В итоге дело дошло да самых младших по званию командиров отделений. У Тимны посинели губы, и Старшая Дочь отдала ей свою шерстяную куртку. Отец Надава снимал его на смартфон и все время отправлял сообщения и снимки своей новой жене.

Казалось, то была церемония памяти погибших, а не праздничное завершение курса молодого бойца. Несколько раз собравшихся просили встать: при чтении поминальной молитвы, при появлении какого-то командира и при декламации стихотворения Альтермана «Серебряное блюдо»[32]

Отделения выполняли приказы старшины: смирно! вольно! на плечо! равнение на знамя! равнение на середину!

Надав выполнял все движения точно.

Тут кто-то сказал несколько слов в мегафон, и все новобранцы повторили за ним. Запрещено транслировать церемонию по интернету, но вкратце: они принесли присягу и поклялись исполнять законы государства, жертвовать собой ради него, и все в том же духе. Отец Надава все фотографировал и фотографировал и все отсылал снимки новой жене.

И после окончания церемонии, когда Надав съел еще одну пиццу и стал мил со всеми, суетливые движения отца по-прежнему казались ей непостижимыми.

Тимну ожидала неделя высокой температуры, а потом еще глубокий кашель и крайняя слабость – в общей сложности на полтора месяца. Никогда больше не пойдет она на присягу Военно-морского флота.

Глава 13 Изгнание из Бирмингема

Воскресное утро, начало недели. Солдаты торопливо разъезжаются по своим базам. Озлобленно, но в основном разочарованно Надав завершил выходные дома, поднял гигантский рюкзак и вышел из машины, захлопнув за собой дверь. Не попрощавшись с подвозившей его матерью, он вошел в туннель к поездам в Хайфу.

Старшая Дочь развернулась и пересекла белую линию. Водители такси на Университетской станции тель-авивской железной дороги проводили ее понимающими взглядами. Какой идиот потащится до площади разворачиваться там, чтобы не нарушить правила?

Всю дорогу до дома были пробки, и кругом звучал отвратительный иврит, но ничего страшного. Пусть говорят, что хотят и как хотят. Кроме того, началась холодная осень, в прогнозах сообщали, что сейчас холоднее обычного, и половина населения страдала от хрипоты или насморка.

И ортопед, и почтенный раввин Фирер[33] советовали Тимне пройти операцию по замене тазобедренного сустава в бирмингемской больнице, специализирующейся на сложных пересадках суставов. Вначале Тимна с отцом и сестрой Левоной поехали в Бирмингем на обследование. Потом они вернулись в Израиль, и через два месяца им позвонили из больницы и сообщили дату операции. Сейчас они собирались в дорогу.

Старшая Дочь должна была прилететь к ним в Бирмингем, чтобы помогать Левоне возить Тимну на инвалидном кресле-коляске по улицам Бирмингема и Лондона, как она помогала в Израиле после их возвращения с обследования. Но в те дни Старшая Дочь была поглощена переездом. Из-за долгов пришлось продать квартиру, потому что она понимала: в ближайшие лет пятнадцать никаких доходов у нее не предвидится. Даже грозное налоговое управление изменило ей статус и освободило от выплаты налога на добавленную стоимость.

Ее дочь Ирис переехала, сняв в складчину квартиру в Тель-Авиве, а для себя и Надава она арендовала квартиру с садом. Хотя это временное жилье, она собиралась вырастить там удивительный сад, чтобы когда-нибудь потом было приятно смотреть на цветы и проходить между кустами шалфея высотой в человеческий рост.

Семья ее презирала. Все-то у нее временно! Даже сто восемнадцать квадратных метров в жилом здании в пределах Зеленой черты удержать не сумела!

Раньше она время от времени звонила Адели поинтересоваться ее самочувствием. Она позвонила и теперь, за несколько дней до операции, выкроив момент между упаковыванием коробок. Рассказала, что тоже планирует поехать, чтобы ухаживать за Тимной и помогать Амации и Левоне. Билет купит на деньги из второго взноса за квартиру.

Но Адель тут же сказала, что ей незачем ехать в Бирмингем и помогать Амации и Левоне. Если так уж хочется сменить обстановку, пусть едет на Кипр, в это время года там очень солнечно.

На следующий день после этого совета отдохнуть на Кипре от Адели пришло голосовое сообщение. Адель уточняла, что, в сущности, она лишь хотела сказать, что не хочет, чтобы Старшая Дочь мешала налаживанию связей между сестрами. Им выдалась возможность укрепить отношения. В чужом городе, после операции.

Правда, отношений-то между сестрами как раз никаких и нет. Чем тут помешает Старшая Дочь? Наоборот, поможет помириться. Кроме того, она хочет иногда выполнять предсмертную просьбу Единственной Дочери, та просила заботиться о ее дочерях. Никаких сомнений, понятно, что она поедет в Бирмингем.

– Сиди дома, – сказала ей Адель с обычной дрожью в голосе. – Ты ведь переезжаешь? Вот и пакуй-ся, занимайся своими делами.