Египетский роман

Старшая Дочь поехала к двум приятелям в центре Тель-Авива.

Надав и Ирис подвезли ее туда в ее машине, потому что достать такси было невозможно. Во всех крупных компаниях такси не брали трубку, словно хотели этим сказать: такси нет. Потом Надав и Ирис на ее машине поехали к Младшей Дочери, забрав по дороге Вивиан. Все молча соглашались с тем, что Старшей Дочери незачем приезжать к Младшей, потому что она может все испортить. Старшая Дочь не хотела ничего портить, но портила, да еще как. Выйдя на перекрестке, она смотрела вслед машине, направлявшейся на север, в Кфар-Саву, вместе с ее детьми, к которым скоро присоединится и ее мать.

Наверху, на пятом этаже, ее ждали друзья, приготовив вкусную еду, но на душе у Старшей Дочери внезапно сделалось очень плохо. Глубоко в ней сидело что-то, чему не находилось исцеления. Кроме того, стол был накрыт красной скатертью, а на подоконнике стоял ханукальный подсвечник, в котором горели все восемь праздничных свечей и девятая, шамаш, от которой зажигаются остальные, а мацы не было. С точки зрения традиции – сплошная эклектика.

Но не ханукальный подсвечник и отсутствие мацы были причиной ее слез. После двух стаканов вина лежавшая на душе тяжесть дала себя знать, и Старшая Дочь разразилась горьким плачем на глазах у двух друзей, которые так старательно готовили праздничный ужин. Они изо всех сил пытались ее успокоить и вернуться к подобию седера. Один принес стакан воды. Другой сказал: «Я не понимаю». Наконец тот из них, с кем были более близкие отношения, поймал проезжавшее мимо уже пустое такси, озабоченно сказал водителю: «Доставьте ее по адресу…» – и с облегчением захлопнул за ней дверцу.

Но хуже всех в тот пасхальный вечер пришлось не Старшей Дочери, а старой Адели. Она лежала на кровати одна в обществе сиделки-филиппинки и смотрела в потолок. Уже несколько месяцев, не желая вставать с постели, она лежит и смотрит в потолок. Она больше не вписывается в окружающий мир, не может вынести этот мир без Виты и Единственной Дочери. И телевизор она не хочет смотреть, ей только все время холодно. Или жарко. Рядом с ней стоит маленький цветной вентилятор, навевающий прохладу, и конвектор, излучающий тепло.

В семье вспыхнула борьба, которая едва не дошла до суда. В итоге часть наследства Адели досталась Амации. То есть он стал официальным владельцем своей квартиры, записанной на родителей его покойной жены еще при жизни Единственной Дочери. И теперь, когда он владел этой квартирой, а в перспективе должен был унаследовать еще две, Амация полностью изменил свое мировоззрение. Он не позволяет Тимне и Левоне даже говорить с ней, чтобы не нарушать установившийся порядок.

Она пытается контактировать с ними по телефону и через фейсбук, но они не реагируют. Ну ладно, может, он-то им позволяет и ей все это кажется, но они больше не нуждаются в ее обществе.

Прошел целый год со времени первого изгнания из Бирмингема. Сейчас Тимне должны сделать операцию по замене тазобедренного сустава с другой стороны. Нет смысла звонить ни Амации, ни Тимне с Левоной. Амация их настроил, или они сами по себе, но обе вычеркнули Старшую Дочь из своей жизни.

Она и не просилась в Бирмингем во время второго раунда. Обо всем она узнавала от Адели, которая опять упала и лежала ничком, пока сиделка-филиппинка бегала трусцой по парку Га-Яркон. Кто знает, сколько времени она провела на полу?

Когда пришла Старшая Дочь, Адель лежала не двигаясь, приходя в себя, на кровати, застеленной простынями с цветами: большие темно-синие цветы на белом фоне. Справа и слева стояли серые тумбочки с множеством полочек, прикрепленные к изголовью прямоугольной кровати – все с пластиковым покрытием. Филиппинка спала в комнате покойной Единственной Дочери. Комната дочери оставалась такой же, как в пору ее юности.

– Когда уже все это кончится! – сказала Адель Старшей Дочери.

Та промямлила что-то вроде:

– Держись, – но мысленно отметила: «Она ведь не хочет держаться», – и поэтому добавила: – Пусть все будет легко.

Когда она собралась уходить, сиделка-филиппинка по имени Оливия вызвала лифт поворотом ключа. Такой ключ был не у всех жильцов дома на улице Йеуды Маккавея, а только у тех, кто участвовал в оплате установки лифта. Другие не имели права им пользоваться.

Прошло много всяких дней. Настала жара, когда все вокруг словно пылает и обессиленные люди с трудом дотягивают до сумерек. После долгого разрыва отношений с этой частью семьи Старшая Дочь наконец-то приехала навестить Адель. Она нажала на кнопку с именем «Кастиль» на домофоне, но ответа не было. Она нажала еще раз и долго не отпускала. Не может филиппинка бегать трусцой в такую жару. Вдруг послышался голос Адели, спрашивающей: «Кто там?» Она ответила, и на том конце провода воцарилось молчание.