Египетский роман

Он перенес несколько бойкотов в школе и, чтобы не впутываться в драки с обидчиками заведомо сильнее его, придумал выход, который надолго обеспечил ему покой. Он сосредоточенно думал о внутренних камнях пирамид, об исчезнувших гигантских гранитных глыбах – тех, что тайно от всех поддерживают пирамиду и не дают ей упасть, – и проникался их величием. Это привело его к выводу, что прилежание, настойчивость и упорство должны оставаться скрытыми. Он так усердно изучал книги по древнеегипетской истории, что не выходил из дома и мало ел. С годами он все более уподоблялся пауку, проворно плетущему свою паутину. Он выглядел безразличным, казался безгранично спокойным, но душа его напоминала разворошенный муравейник и металась, ожидая своего часа, словно рвущееся наружу чудовище в хорошо закрученном фильме.

Вырос он крайне честолюбивым, со склонностью к уединению. В тринадцать лет он забрался на вершину великой пирамиды Хеопса, мысленно запечатлев точную дату и час этого события. Четыре попытки оказались неудачными, то была пятая.

Стоял весенний день, дул легкий ветерок, но на вершине пирамиды ветер стал сильнее и развевал его черные кудри. Мальчик отбросил волосы с лица, чтобы лучше разглядеть открывавшийся с высоты вид.

Он был счастлив. Вновь и вновь он наполнял легкие горным воздухом, пока не ощутил головокружение. У его ног простерлась большая часть Каира. Каирская башня, дворец Салах ад-Дина, здание телевидения. На юге Саккара. Долгие мгновения он оставался наверху, потом проворно спустился и больше не пытался залезть на пирамиду. Ни Хеопса, ни Хефрена, ни Менкаура. Зато он прочел о них много книг. Как все, кому трудно ужиться с современниками, он увлеченно читал о героях прошлого и о славной культуре Древнего Египта. Тот факт, что Египет был колыбелью культуры, наполнял его гордостью, потому что он чувствовал кровное родство с этой колыбелью.

Как жаль, что он не застал эпоху фараонов! Ему казалось, что он рожден быть фараоном или хотя бы одним из высокопоставленных придворных. Аль-Амрави так выделялся на школьных занятиях, в том числе и по естественно-научным предметам, что в старших классах ему разрешили помимо обычных уроков посещать курсы археологии и истории в Каирском университете.

Само собой разумеется, он поступил на отделение египтологии и получил диплом бакалавра. Тогда как раз был подписан мирный договор между Израилем и Египтом, и аль-Амрави откликнулся на объявление израильского посольства, предлагающее стипендию Тель-Авивского университета.

Ответ не замедлил прийти: жилье и стипендия в течение двух семестров.

В Тель-Авиве начала восьмидесятых аль-Амрави ощутил себя свободным, как никогда. На родину он вернулся, уже хорошо говоря на иврите. В те времена в Египет приезжало множество израильских туристов, и он сразу же начал работать гидом для израильтян. Он говорил с ними на образцовом иврите – осторожно подбирая слова, порой сомневаясь, вплетая новые выражения, которые узнавал из израильских газет, и жаргонные словечки, подхваченные у самих туристов. У него был постоянный заработок, и он даже начал копить на черный день.

Ему часто доводилось устраивать экскурсии какой-нибудь важной израильской особе или нескольким особам с сопровождающими лицами во время секретных визитов.

Он выработал постоянный маршрут, начинающийся с осмотра пирамид Гизы, потом пирамиды в Саккаре и возвращение в Каир: рынок Хан аль-Халили, где израильтяне обычно покупали шарфы, Египетский музей и, наконец, апогей экскурсии в глазах израильтян – коптские церкви и древняя синагога Бен-Эзры в Харт аль-Ягуд, на чердаке которой была найдена гениза[34] Последнее обстоятельство убеждало израильтян в том, что и самый древний квартал Каира принадлежит им.

Аль-Амрави прекрасно разбирался в книгах Ездры и Неемии. Его познания в важных диспутах, происходивших в иудаизме на протяжении поколений, не оставляли израильтянам шанса поспорить – они-то ничего не знали или, в лучшем случае, нахватались поверхностных знаний. А стоящий перед ними египтянин, с чертами лица, напоминающими Анвара Садата, общался на иврите, время от времени добавляя слова и выражения на арамейском, которые они сами не понимали, и разбирал по косточкам борьбу между хасидами и миснагедами[35].

В то прекрасное время аль-Амрави встречал израильских туристов разных типов. Он с антропологическим интересом наблюдал за тем, как всюду, куда ни ступала нога израильтян, проявлялось присущее им чувство господства. Пирамиды построили их предки в египетском рабстве. Нил тоже каким-то образом принадлежит им: ведь Моисея нашли там в корзине. Не раз попадались нахалы, которые интересовались, идентичны ли нынешние египтяне древним или же они потомки какого-нибудь кочевого племени, прибывшего на верблюдах из пустыни после того, как подлинные египтяне вымерли.

– Сегодняшние египтяне – прямые потомки древних, – повторял он, и как-то раз сравнил свои черты с лицом мумии в Египетском музее.