Эго и архетип

Эти фигуры сталкивают Иова с иной точкой зрения и постепенно приближают его к встрече с нуминозным, то есть с самим Яхве. В частности, о том, что речи советников Иова являются подлинным активным воображением, свидетельствует наличие в них контаминированных сочетаний нескольких элементов. Отчасти эти речи являются развитием традиционного религиозного мировоззрения, которое Иов отбросил, а отчасти — подлинным автономным выражением глубинных слоев бессознательного. Такая разновидность контаминированного сочетания различных элементов часто встречается в активном воображении. Поэтому, чтобы процесс был продуктивным, необходимо активное участие сознания, которое ведет к реальному диалогу, а не просто к пассивному принятию того, что говорит бессознательное.

Например, в первой речи Елифаз говорит Иову:

Вот, ты наставлял многих и опустившиеся руки поддерживал,

Падающего восставляли слова твои, и гнущиеся колени ты укреплял.
А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом[69].

Эти слова можно рассматривать как самокритичную речь Иова. Он осознает, как легко было давать совет и оказывать помощь другим, но теперь он не способен воспользоваться собственным советом. Такая самокритика могла лишь еще больше ввергать его в депрессию и причинять ему еще больше страданий. Далее Елифаз повторяет поверхностные утешения и обычные фразы, которыми, вероятно, Иов пользовался для утешения других страждущих:

Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою и непорочность путей твоих — упованием твоим?

Вспомни же, погибал ли кто невинный и где праведные были искореняемы?[70]

Эти мысли поверхностны, нереалистичны и бесполезны. На фоне тягостной реальности жизни, довлеющей над Иовом, они воспринимаются как дуновение ветерка в темноте. Быть может, хотя бы для временного разрешения ситуации достаточно выразить поверхностное пожелание, ибо Елифаз тотчас переходит к ряду более глубоких ассоциаций. Елифаз рассказывает Иову нуминозный сон. Если рассматривать весь диалог как продукт активного воображения Иова, тогда этот сон приснился Иову или в этом диалоге ему напоминают об этом сне:

И вот, ко мне тайно принеслось слово, и ухо мое приняло нечто от него.

Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей,
объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои.
И дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне.
Он стал, — но я не распознал вида его,—
только облик был пред глазами моими;
тихое веяние, — и я слышу голос:
человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего?[71]

Далее Иов упоминает о снах, которые страшат его:

Когда подумаю: утешит меня постель моя, унесет горесть мою ложе мое,

ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня…[72]

Блейк создал замечательную иллюстрацию к снам Иова (илл. 23). На этой картине змей обвивает Яхве, вероятно олицетворяя свою сатанинскую сторону. Он указывает на ад, разверзшийся под Иовом и угрожающий поглотить его в пламени. В аду находятся зловещие, судорожно цепляющиеся за что-то фигуры. Глубины бессознательного разверзлись, и перед Иовом предстала первозданная сила природы. Очевидно, что с этой силой столь же бесполезно дискутировать, как и с тигром, случайно повстречавшимся путнику. Но Иов ничему не научился из своих снов, он должен получить более убедительный урок.

^{Илл. 23. «Страшные сны Иова». Уильям Блейк.}

^{Библиотека и музей Моргана, Нью-Йорк}

Иов верит в свою невиновность и праведность и поэтому не осознает свою тень. Чтобы компенсировать односторонность сознательной установки Иова по отношению к чистоте и праведности, его собеседники постоянно говорят о злобе и пороке. Иов смутно сознает, что его переживания заставляют чувствовать себя отвратительным и грязным. В один из таких моментов он восклицает:

Разве я море или морское чудовище, что Ты поставил надо мною стражу?[73]

И далее: