Эго и архетип

Хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои,

то и тогда Ты погрузишь меня в грязь и возгнушаются мною одежды мои[74].

В одном месте он все-таки признает прошлые грехи:

Не сорванный ли листок Ты сокрушаешь и не сухую ли соломинку преследуешь?

Ибо Ты пишешь на меня горькое и вменяешь мне грехи юности моей…[75]

Иов не говорит, какие грехи он совершил в юности своей, и теперь, очевидно, не считает себя ответственным за них. Прошлые грехи представляют собой вытесненные содержания, которые Иов не хочет осознавать, поскольку они противоречат его представлению о своей праведности. Уверенность Иова в ней ясно обнаруживается в главах 29 и 30:

…О, если бы я был, как в прежние месяцы…

когда я выходил к воротам города и на площади ставил седалище свое, —
юноши, увидев меня, прятались, а старцы вставали и стояли;
князья удерживались от речи и персты полагали на уста свои;
голос знатных умолкал, и язык их прилипал к гортани их. <…>
Внимали мне, и ожидали, и безмолвствовали при совете моем. <…>
Ждали меня, как дождя, и, как дождю позднему, открывали уста свои.
Бывало, улыбнусь им — они не верят; и света лица моего они не помрачали.
Я назначал пути им и сидел во главе и жил как царь в кругу воинов, как утешитель плачущих.
<…>
А ныне смеются надо мною младшие меня летами, те, которых отцов я не согласился бы поместить с псами стад моих[76].

Пренебрежительное отношение Иова к тем, кто стоит на более «низком» уровне, вероятно, относится к числу «грехов юности его» и указывает на наличие инфляции эго, которое проецирует на других слабую, теневую сторону. Процесс индивидуации требует, чтобы он осознанно принял и ассимилировал свою теневую, низшую сторону.

В целом испытания, выпавшие на долю Иова, привели его к переживанию смерти и возрождения. Тем не менее посреди стенаний он остается единожды рожденным человеком. В следующем фрагменте он обнаруживает свое невежество относительно состояния дважды рожденного:

Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут: если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли, но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное.

А человек умирает и распадается; отошел, и где он? Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает: так человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего[77].

В дальнейшем диалоге между Иовом и его собеседниками выражаются как глубокие истины, так и традиционные, банальные мнения. Вообще говоря, Иову рекомендуют возвратиться к традиционным, ортодоксальным взглядам. Ему говорят, что он должен смиренно принимать кару Божью, не вопрошая и не стараясь понять ее. Иными словами, ему советуют принести в жертву свой интеллект, вести себя так, словно он менее сознателен, чем есть в действительности.

Но такое поведение было бы регрессией, которую он вполне обоснованно отвергает. Вместо этого он протестует против Бога, говоря: «Если Ты добрый и любящий отец, отчего Ты не ведешь себя подобающим образом?» Вне сомнения, вступая дерзновенно в спор с Богом, Иов действует в состоянии инфляции, но из контекста ясно, что это отражает необходимую, контролируемую инфляцию. Такая инфляция нужна для встречи с Богом. Инфляция была бы фатальной, если бы Иов по совету жены своей проклял Бога и умер. Но Иов избегает обеих крайностей. Он не приносит в жертву достигнутый уровень сознательности, но и не проклинает Бога. Он упорствует в своем вопрошании о смысле собственных испытаний, пока не узнает, за что он наказан.