Его Медвежество и прочие неприятности

«Интересна, да! Настолько, что бросил одну…» Валерия пыталась хмуриться, но почему-то не могла.

— Интересна… скажешь тоже, — буркнула, отворачиваясь к окну.

— Интересна! — уверенней возразила Мари. — Он так смотрит! Я видела. Вам, может, не так заметно, но… но я знаю лэрда. Не подумайте дурного! Я уважаю господина и обязана ему. И за все время работы в замке ни разу не замечала, чтобы он вел себя… так.

— Как — так?

Мари опять потупилась.

— Не могу объяснить госпожа, но он смотрит на Вас, как когда-то Сэм на мою… сестру, — девушка осеклась.

Отвернулась к окну, прикладывая руки к щекам. В серых глазах дрожали слезы.

— Спасибо, Мари, — мягко коснулась ее колен, — мне радостно знать о твоих наблюдениях.

Девушка слабо улыбнулась.

— Так хочется, чтобы лэрд был счастлив. Я должна ему больше, чем жизнь…

— А мне хочется, чтобы и твои глаза сияли радостью.

Но тонкий намек был встречен страхом и дрожащими губами.

— Прошу госпожа, я… мне хорошо одной. Правда, хорошо! Пожалуйста, не приказывайте мне… выйти замуж!

Бедняжку мелко трясло. Валерия даже испугалась. И посочувствовала бедному Славу.

— Нет, что ты, только если сама захочешь.

— Не захочу!

— Тогда я не стану тебя заставлять.

Но попытаться избавить девушку от тяжести прошлого все же попробует. Только для начала самой бы разобраться с собственными чувствами… Валерия украдкой посмотрела на мужа, ехавшего рядом. Мелкий дождик сеял пылью, и про поездку в седле можно забыть. Мгновенно почувствовав ее взгляд, мужчина ответил тем же, и Валерия торопливо спряталась под защиту шторки.

Бьёрн тоже отвернулся, равнодушно рассматривая потемневшую от дождя улицу. Ночь перед отъездом окончательно сломала его и вывернула наизнанку.

Без маленькой лэрди комната мерещилась пустой. Тихой и заброшенной, как проклятое кладбище, на которое не заглядывают ни люди, ни звери. Еда перед ним не имела вкуса, а медовый отвар скатывался по языку горечью. Минуя горло и желудок, проникал сразу в кровь, и холодной мутью студил душу, обгладывая сердце черными иглами зубов.

«…медведь — самое ловкое создание, когда хочет этого. А ещё он благороден итак силен, что дух захватывает…»

Каждый звук нежного голоса звенел острой сталью и разил так же безжалостно. Кромсал на куски, швыряя в агонию сердечной муки. И если Георг ранил его, заставив сомневаться, то она — убила. Играючи толкнула в пропасть, и теперь он лежал на самом дне, жалкий и раздавленный.

Он ушел, когда его жене требовалась помощь. Отвернулся от нее, обличив выдуманными мерзостями, и не просто ушел, а решил вдруг посетить Грэй! И это терзало так же сильно, как и собственная поспешность суждений. Почему так? Ведь не звучало никаких обещаний или тем паче клятв. Мужчина мог купить содержанку когда угодно — в этом не было ничего странного. Да что там! Сама Церковь осторожно нарекала это «заботой» о жене, что не мешало, впрочем, осуждать торговлю телом. Его отец селил любовниц в замке в качестве прислуги. Георг менял фавориток, как перчатки, и по-доброму смеялся с его лености в этом вопросе… Но Бьерн отмахивался — одна содержанка сменяла другую, только если хотела сама или слишком приедалась. Он давно запретил себе чувствовать больше, чем уважение, и вот теперь запреты обратились пеплом. Когда это случилось?

У него были красивые женщины. Были умные. Были красивые и умные. Так чем Аллелия лучше их всех? Мучительные размышления и ополовиненная бутыль гротса дали ответ на этот вопрос, и пугающе-прекрасное знание обрело форму — маленькая лэрди похожа на него.

Своим поведением дразня общество, она не боялась подставить под удар репутацию. Не тряслась над мнением большинства, поступая согласно велению своего сердечка, и храбро разгуливала по тонкой грани нравственности и приличий. Поступки Аллелии были восхитительно и живыми, а еще так похожи на его собственные.

Но вместо того, чтобы разуть глаза и скорее забрать дарованное Творцом чудо, оберегая и бережно лелея, он вдруг поверил в выдуманные им же грехи. Сбежал, а потом лгал. Лгал! Уподобляясь тем, кого презирал всем сердцем. Как повернулся язык? Как можно было, глядя в честные глаза жены предлагать ей отвратительную ложь? Но и сказать правду… Нет, это невозможно! Безответный и непонятный ему страх, что стоит открыть рот — и взгляд жены навсегда измениться, мучал все сильнее. Она не поверит ему так же, как он не поверил ей.

Понурив голову, Вихрь тяжело ступал по мостовой. Умное животное — он всегда чувствовал своего хозяина. Пришпорить бы лоснящийся бок, быстрой ездой разгоняя давящие мысли, но это не поможет. Как не поможет тяжелая работа. Мысли острыми камнями ворочались в голове, и он стискивал поводья до белевших костяшек, мучительно выискивая несуществующее оправдание собственной беспросветной тупости. А еще решение — как поступать дальше.

* * *