Его невольница

Взяла из его рук тонкую тряпицу и вошла в комнату.

Столик у кресла ломился от обилия еды, сразу побежали слюнки — аромат неземной. Я всё никак не могла наесться, и один только вид и запах пищи заставлял меня трепетать от голода.

Сдернула с себя сарафан и натянула чью-то выстиранную и отглаженную очень просторную тунику. Спрашивать, чья она, не было никакого желания — наверняка той женщины с ребёнком. Мы не встретили никого в доме, когда возвращались, и я от этого даже вздохнула свободнее.

Села в кресло и молча принялась за еду. Нарезанная тонкими пластиками бастурма вприкуску с острым томатно-куриным остывшим супом, пирзола — особым образом приготовленные на гриле куриные голени — прекрасно сочетались с салатом табуле, а халва и холодный чай довершили трапезу.

— У тебя хороший аппетит, — заметил Кемран, всё это время что-то писавший в планшете.

Почему-то была уверена, что он общается в какой-то соцсети или в мессенджере.

— Не поешь с моё… — ворчливо парировала, втайне стараясь поддеть парня.

— В Турции есть легальная проституция, если тебе интересно… — начал, не поднимая головы, но я перебила.

— Не интересно.

— Тогда тебе не интересно будет знать, что тебя должны были вернуть не в клетку, а в хостел.

— Именно поэтому пятеро мужиков собирались меня изнасиловать?

— Если бы собиралась — непременно сделали бы это. Но я такой команды не давал, — парировал спокойно, а у меня земля перевернулась — так от этого откровения закружилась голова.

Почему он? Не Энвер? Ничего не понимая, я молча уставилась на парня в коляске — он уже выгребся из экзоскафандра и босой сидел в своем инвалидном кресле с голым торсом в легких штанах из мягкого хлопка.

— Это тебя тоже не касается, — ответил на мой немой вопрос, наконец, оторвавшись от гаджета и отложив его на стол. — Ты выполняешь, что я прошу, и я помогу тебе вернуться.

— Когда?

— Когда ты станешь стоить дороже, чем я заплатил.

Где логика?

— И что тебе помешает продать меня кому-то ещё?

— О нет, моя прелесть, после этого я не хочу видеть тебя в Турции. Ты станешь в этой стране персона нон грата.

— С удовольствием! — воскликнула, вновь на секунду поверив, что Кемран вернёт меня домой.

— Удовольствие… — и тихо протянул парень, окидывая мои голые ноги взглядом, — именно удовольствия я хочу от тебя в первую очередь. Всё, что ты будешь делать, должно приносить мне только удовольствие, — ещё тише и как-то зло, с потаённым смыслом говорил парень. — Заставь меня поверить, что любишь меня.

— Я плохая актриса, — сглотнув страх и неприятие, слабо протестовала.

— Не думаю, что ты хочешь знать, как в цирке животным прививают послушание и артистизм.

Я опустила голову.

Сейчас я бы просочилась даже в узенькое отверстие канализации.

* * *

Но в меня весь вечер и всю ночь спускал себя Кемран. Так много и часто, что я чувствовала себя унитазом под диарейной задницей. И еще четыре раза принятая в моменты передышки ванна не спасала от гадкого самоощущения.

Трахался Кемран с огоньком и задоринкой, словно решил за ночь испытать все грани сексуального наслаждения. Лишь оставшись на несколько минут наедине, я могла соскрести маску райского наслаждения и повыть вполголоса, расслабляя мышцы лица и тела.

— Ахр-р-р-р… — в очередной раз уже утром хрипло стонал Кемран, когда я выписывала языком круги на головке его члена — среднестатистического и кривого, как турецкая сабля. — Ах, моя прелесть… — стонал почти жалобно с одышкой сладострастия, собрав мои волосы кулаками в два хвоста и натягивая мой рот на свои чресла. — Ещё, Валя… ох-хр-р-р… — Прижал мою голову плотнее, заставляя глотать его. — Как ты это делаешь? — простонал и погладил меня по голове, подтянул к себе и откинулся в подушки. — Поскакали, моя прелесть…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я опустилась на член и сжала внутренние мышцы, плотнее обхватывая его, задвигалась неторопливо вперёд-назад, волной пуская мышцы живота. Парень терзал мои соски пальцами, сжимал грудь и обжигал взглядом, словно брызгал на кожу серной кислотой, а не вспышками похоти.

Заученно трахала своим телом чужое, словно забивала молотком гвозди в крышку лакированного роскошного гроба с мягким уютным наполнением из молочно-белого атласа. Каждый сочный шлепок влажных от пота и смазки бёдер — злой удар, гарантированно избавлявший меня от несчастья быть невольницей теперь уже Кемрана. Вбивала его в себя, насаживаясь всё быстрее и быстрее, будто это как-то приближало моё освобождение, прошивала его пулемётной очередью в мыслях, и наяву — хлёсткими коротким ударами плоти о плоть, вымещая всё, что закипело и пригорело в душе за прошедший вечер и эту короткую южную ночь.

Отрешилась от собственного тела, отгородилась и сдала в пользование — уже было плевать. Я готова была отдаться и тем пятерым надзирателям, лишь бы точно знать, что после меня ждёт дорога домой. От тела не убудет, а душа зацементирована, она вне зоны доступа. Лишь на губах застыла улыбка, лишь язык пошло облизывал губы, лишь глаза потухли от безысходности.