Меня затрясло еще на подъезде к зданию турфирмы, входила в офис я уже стихийным бедствием. Здесь снова шел отбор — девушки сидели с полными надежды глазами, все как одна модельной внешности, с пакетом документов наготове и заполненными подробными анкетами о себе неповторимых. А за стеклянной перегородкой я ожидаемо увидела ту, что вещала
Наверное, кругами расплывшаяся перед моими глазами, наложившаяся на лицо менеджера со сладким голосом менеджера по загранперсоналу мишень жгла ей кожу, потому что когда я рывком, оттолкнув настойчиво пытавшегося удержать от необдуманных поступков меня Эда, открыла и грохнула о стену стеклянную же дверь, женщина подскочила и уронила стул. А я распростерла объятия и надвигалась на нее неумолимой стеной с лучезарной и яростной улыбкой, такой, что от ее широты рвались уголки рта и болели скулы:
— А иди-ка сюда, рыба моя, отблагодарю тебя от души за то, как ловко ты в рабство меня и других девчонок продала!.. — женщина закричала «Охрана!», но это не помешало мне перевернуть ее стол и швырнуть стул о стену. — Иди сюда, тварь! Я тебя сейчас…
Помню, как бросилась в завизжавшей женщине, и меня затопило невменяемой истерикой. Помню, как кто-то хватал за руки, заворачивал их, как пинала все, что видела сквозь сплошной поток жгучих, как перец, слез. Как рвалась к этой даме, не представляя, как буду жить дальше, если не убью ее. И я бы убила, но постоянно кто-то или что-то мешало: то вода, плеснувшая вдруг в лицо, то стеклянная стена, которая со звоном разлетелась от брошенного в нее стула, то настойчивые руки хватавших меня мужчин, которым я вышвыривала в лицо папки с документами из шкафа, а потом просто свернула его между собой и двумя амбалами…
Потом был голос Эда и стакан водки, которой я поперхнулась, потом еще чьи-то голоса и хлопки дверец машины, размеренное покачивание и мучительное состояние между кошмарным забытьем и не менее ужасной явью. Меня рвало, слезы лились, в груди пекло от неудовлетворенной жажды убивать всех тварей, что сделали со мной такое, со всеми, из-за кого погиб мой божественный мерзавец, мой любимый султан. Лежала и шептала его имя, снова и снова вспоминая, как упал, и струйку крови из-под его ткнувшегося в бетон лба…
Села на заднем сиденье, еще не понимая, что не так в этой картине. Но опоенное крепким алкоголем и вымотанное вспышкой психической энергии сознание соскальзывало в темноту.
— Домой… — просипела, будто ошкуренным наждачной бумагой, горлом — саднило от водки и рвоты.
— В таком виде только родных пугать… — возразил мягко Эдуард, на миг обернувшись.
— Ты еще будешь меня неволить? Много вас таких, я посмотрю!
— Все-все, Валя, едем домой, — не сопротивлялся парень.
Я подождала, пока он выедет на МКАД, едва не соскальзывая в бессознанку, и сдалась, когда увидела указатель с километрами до моего поселка…
— Что… что с ней случилось? Дочка… Валенька… — слышала, как сквозь вату, встревоженный голос отца.
— Я не знаю, имею ли право… покажите, куда ее положить… я думаю, нам надо поговорить… — знакомый приятный голос — вроде Эда, но какой-то словно стиснутый, тяжёлый и рваный.
— В ее комнату… Сюда… Юля! — суетился отец, и я узнала его натруженную сухую ладонь на щеке. — Господи, она пила?
— Это я влил в нее водку… пойдемте, я все расскажу… — уводил отца Эд. — Только умыть бы ее…
И так хотелось его успокоить, но не слушались ни неподъемные веки, ни будто опухший язык. Тяжело ворочая его, я прошептала:
— Папа… папочка… все хорошо… я всех убью… за Энвера…
А когда лба коснулись всегда прохладные ладошки Юльки, с трудом улыбнулась и вздохнула — я дома.
--------------------
Глава 18