Его новенькая

– Обещаю. Спасибо, Никлаус.

Он тоже кивает и вновь смотрит на цветы:

– Они тебе нравятся? Не пышные розы или пафосные букеты с ними же, а простая сирень.

– Как и я, сама простая, – бездумно отвечаю я.

Никлаус обжигает меня пронзительным взглядом, усмехается:

– Да, ты так думаешь о себе. Но в тебе нет ни капли простого, Ан-ни.

Я смущаюсь, не зная, что ответить, и Ник продолжает:

– Я должен уйти, да? Так будет правильно.

– Наверное, да, – выдыхаю я.

Ник в одно смазанное движение оказывается рядом, нежно заводит прядь волос мне за ухо и тихо говорит:

– Всё, что им нужно, они забрали. Им незачем возвращаться, а тебе нечего бояться, чтобы попросить меня остаться с тобой.

– И, если я всё же попрошу, ты поймёшь неправильно, – мой голос дрожит. – Все, если об этом станет известно, поймут неправильно.

– Ты не знаешь наверняка, как я пойму, а на остальных наплевать, – его взгляд темнеет. – Попроси.

Я с силой зажмуриваюсь и, не позволяя себе струсить, выдыхаю:

– Останешься со мной, Никлаус?

– Да. А знаешь зачем, Аня? – шепчет он мне на ухо.

– Зачем? – не открываю я глаз.

Никлаус отстраняется, молчит, вынуждая меня распахнуть глаза, и улыбается с некоторой печалью:

– Ты обещала мне рассказать о своём прошлом.

– Это. – Я кусаю губы, затем встряхиваю кудрями и расправляю плечи: – Но давай сначала поедим. И чур, место для следующего свидания выбираю я.

– Меня радует уже то, что оно состоится, – смеётся Никлаус, обхватывая мою протянутую ладонь.

Мы спускаемся вниз, проходим через гостиную на кухню, и я предлагаю Никлаусу занять стул за обеденным столом. Пару секунд смотрю с грустью на разбросанные книги у шкафа и, решив их поставить на место, как только мы с Ником поужинаем, открываю холодильник.

– Надеюсь, вор не украл ещё и приготовленную Гретой еду, – шепчу я себе под нос, осматривая полки.

Улыбаюсь, когда вижу контейнер с картофельной запеканкой, подхватываю его и блюдо с овощным салатом, накрытым пищевой плёнкой, и иду к микроволновке.

Через пять минут мы с Никлаусом, весело переглядываясь, с большим аппетитом поглощаем содержимое тарелок.

– Вкусно, но не сравнится со стряпнёй твоей сестры, – выдыхает Никлаус, сыто откидываясь на спинку стула.

Я коротко улыбаюсь, нанизывая на вилку кусочек помидора, но не спешу отправить его в рот. Вместо этого я вожу им по тарелке, вырисовывая узоры в соусе от салата, а затем поднимаю глаза на Ника:

– Знаешь почему Вики стала поваром? Потому что наша мать не могла оплатить её обучение в хорошем ВУЗе, а кулинарный колледж был бесплатным. В хорошие времена мама обожала готовить и привила эту любовь своей старшей дочери. Всё удачно совпало, понимаешь?

– Не совсем, – вглядывается в меня Ник.

Я отвожу глаза, чувствуя, как в горле собирается ком:

– О хороших временах в нашей семье я только слышала. Тогда отец был ещё жив, а мама… мама видела свой смысл жизни исключительно на дне бутылки. – Я вновь смотрю на Ника и выдыхаю: – Моя мать алкоголичка.

– Она начала пить после смерти вашего отца?

– О, нет, – горько усмехаюсь я. – Она начала беспробудно пить после смерти нашего отца. Потому что больше некому было её сдерживать. Она всегда была пристрастной к алкоголю, но при папе не позволяла себе скатываться на самое дно. А затем скатилась.

Ник протянул руку и накрыл мои дрожащие пальцы своими:

– Как вы справлялись, Ан-ни?

– Вики первые два года очень старалась: заботилась обо мне, с завидной периодичностью выгоняла из нашей квартиры маминых собутыльников, выливала в раковину алкоголь, умоляла маму не пить, ругалась с ней, естественно. Но всё было тщетно. Ей было восемнадцать, когда у мамы появился первый сожитель, и она не выдержала – ушла из дома. Забрать в общежитие и меня она не могла. Но только благодаря ей в первый класс я пошла не в поношенной одежде, чумазая и растрёпанная, а в новенькой: блузке, юбке и туфельках без каблука. Не передать словами в какой восторг привели меня белоснежные банты, которые Вика вплела в мои волосы… Впрочем, я вообще могла не пойти учиться, если бы не она. Маме на всё это было плевать.

– Иди ко мне, – шепчет Никлаус и вынуждает меня пересесть к нему на колени. Осторожно стирает пальцами слёзы с моих щёк и касается губами моего виска: – Продолжай.

Мои, по-прежнему дрожащие руки, стали купаться в тепле ладони Никлауса. Я начала прерывисто вздыхать и прикрыла глаза:

– Я несколько лет не ценила заботу сестры, Никлаус. Когда у Вики появилась возможность забрать меня к себе, я постоянно от неё сбегала. К маме. Вика возвращала меня снова и снова, но я продолжала на что-то надеяться. Несмотря на то, что ещё в восемь лет поняла, что моя мать – превосходный манипулятор. Она без зазрений совести пользовалась моей любовью: вымогала у Вики через меня деньги на алкоголь, продавала ботинки или одежду, которые мне покупала сестра, а затем просила у меня прощения и обещала, что такого больше не повториться, говорила, что она бросит пить. Врала, что любит… Не знаю, почему я ей верила каждый следующий раз.

– Потому что тоже любила, – тихо замечает Никлаус.