Его последние дни

Я помотал головой и тяжело вздохнул:

— Да вы просто подловить меня пытаетесь, а не услышать. Ну, может, я и думал, но это нормально, все иногда об этом думают. Было бы глупо маниакально утверждать обратное.

— То есть все-таки думали? Минуту назад вы это отрицали.

Мне захотелось его ударить. Я медленно провел языком по зубам и поиграл желваками, чтобы немножко успокоиться.

— Послушайте, Даниил как-вас-тамович, не надо делать из меня психа. Я нормальный человек, я нормально соображаю, у меня не нарушено критическое мышление, мне нечего тут делать.

— По большей части да. Скорее всего, переведем вас на амбулаторное лечение. Подождите. — Он жестом остановил меня, собирающегося возмутиться. — Вы правда думаете, что у меня есть хоть какой-то интерес в том, чтобы лечить здорового человека?

— Ну… — Я попытался сообразить, в чем может быть выгода, с ходу не нашел. — Может, у вас профдеформация. Вы во всех видите психов. Нет здоровых, есть недообследованные.

— Вы когда-нибудь видели, как выглядит история болезни?

— Нет, а при чем тут это?

Розенбаум усмехнулся, закинул ногу на ногу и посмотрел в сторону двери, будто бы принимая какое-то решение.

— Ладно. — Он махнул рукой. — Как-нибудь потом покажу. Пока просто поверьте на слово. У меня там лежит история болезни реанимационного больного. Он ничего не делает, просто лежит. Даже не моргает. Так вот там текста больше, чем в «Войне и мире». Вы правда думаете, что мне охота писать еще пару сотен страниц заключений?

— Допустим, нет, — нехотя согласился я.

— Если бы мне платили проценты за каждого вылеченного больного, я бы еще понял, но у меня зарплата. Так какой мне смысл тратить на вас силы и время, если вы не больной?

— Мне вот тоже интересно, — буркнул я скорее просто из желания немного уколоть.

— Я не враг себе или вам. Допустим, я ошибаюсь, вы абсолютно здоровы, просто по глупости совершили довольно странный поступок. Допустим, все так и есть. Ну так, раз уж вы тут, полежите, попейте антидепрессанты, поправьте психическое здоровье. Выйдете от нас огурцом, напишете книгу про ужасы психиатрии. В чем проблема?

Я вдруг понял, что сижу с открытым ртом. И слишком поспешно, с громким звуком его закрыл.

— Зачем пичкать таблетками здорового человека?!

— А что не так с таблетками? — Он снова стал очень внимательным.

У меня возникло ощущение, что его взгляд проходит сквозь мой череп и сканирует мозг, чтобы расшифровать пробегающие по нейронам сигналы.

— Скажете, побочки у них нет и на когнитивные способности они не влияют?

— Смотря какие препараты. Некоторые их даже усиливают. По побочкам опять-таки надо понимать, о чем конкретно речь. Вам я выписал «Тералиджен» — рассказать?

— Расскажите.

— Это атипичный нейролептик, он не влияет на психику и не затрагивает экстрапирамидную систему. Просто купирует симптомы возбуждения и ажитации, хорошо помогает от навязчивых мыслей. Ничего страшного, как видите. Главный побочный эффект — сонливость.

Ну прям-таки замечательная штука, если его послушать. Странно, что всех без исключения им не кормят.

— И вы понимаете, как они влияют на творчество? Есть какие-то исследования, может быть?

Розенбаум задумался, погладил усы, потом медленно поводил головой из стороны в сторону.

— Прямых исследований в этой области нет, но я полагаю, что в конечном счете положительно. Да, вполне вероятно, что некоторую остроту восприятия они, конечно, снимут, отчего и творчество может стать менее актуальным, бьющим в нерв, что ли. Но кто, собственно, напишет книгу, если вы выйдете в окно? Так что я склонен считать, что положительно.

— Не думаю.

— То есть таблетки вы принимать не хотите? — уточнил он.

— И не буду, — кивнул я.

— Потому что считаете, что из-за них вы станете хуже писать?

— Грубо говоря, да.

— Но ведь приступы реальны. — Что это, вопрос или утверждение?

А что в голосе — сочувствие, жалость? Что вообще происходит? Что-то личное? Что ответить?

— Нет, конечно. — Я улыбнулся, но сразу же понял — зря. Получилось как-то тяжело, будто на уголках губ повисли гири, а я их тащу вверх.

— Понятно. — Хотя тон его скорее подразумевал недоверие. — Значит, это вы тоже выдумали и нет у вас периодов, когда вам плохо?

— Всем иногда плохо, вы вообще в окно смотрели?

Он автоматически посмотрел в окно и спросил:

— А что там?

— Пятьдесят оттенков серого! Это же Питер!

— А, в этом смысле, — понял Розенбаум. — Ну вот, вы тяжело переносите осень и весну, и вас можно понять. Все хмурое, серое, солнца мало. Угнетает все это, нездоровая, скажем так, атмосфера. Так почему бы не снять все эти симптомы?

— Спасибо, не надо, я и так неплохо справляюсь.

— Ладно. — Он посмотрел на часы и что-то прикинул в уме. — Я вам верю, вы абсолютно здоровы, вам не требуется помощь. Но есть нюанс — я не смогу выписать вас прямо сейчас. Для этого мне понадобится собрать клинико-экспертную комиссию. Что не только не сэкономит время, но и грозит некоторыми последствиями. Хотя если вы настаиваете…