Его последние дни

Он посмотрел на меня, как бы ожидая моего решения. Я прикинул перспективы. Даже одного психиатра я с трудом в чем-то убедил, если вообще убедил, а уж целую свору…

— Какая альтернатива?

— Мы понаблюдаем за вами пару-тройку дней…

— Я не буду пить таблетки!

— И не надо, — легко согласился Розенбаум. — Для чистоты эксперимента поступим так, как вы просите. Никаких медицинских процедур. Только периодически будем мерить температуру, давление, ну и тому подобное. Без этого никак, бумажки надо заполнять. И если за время наблюдения я не увижу отрицательной динамики — выпишу вас.

— Я в психушке, тут не может не быть отрицательной динамики! Я в четырех стенах, мне тут не нравится!

— Это я хорошо понимаю и учитываю. Адаптация. Кстати, сестра сказала, что у вас температура поднялась, поэтому из изолятора вас пока не переведут. Такие уж правила, но, вероятно, так даже лучше. Ну как, по рукам?

— Хорошо.

Мы пожали руки, он встал, вернул мне книгу и тут же спросил, будто о чем-то вспомнив:

— А вы про что пишете?

— Про писателя в психушке.

— Писатель в психушке пишет про писателя в психушке, — задумчиво глядя в потолок, пробубнил он. — Занимательная рекурсия. И что там с писателем?

— В каком смысле?

— Ну, что с ним случилось? Почему он попал в психушку, что сейчас происходит?

— Попал под недобровольную госпитализацию, — буркнул я. — Сейчас в изоляторе сидит, хочет написать автобиографию.

— А это он, кстати, хорошо придумал. Это может положительно сказаться при навязчивых суицидальных мыслях.

— Почему? — заинтересовался я.

Розенбаум опять посмотрел на часы, снова сел на стул.

— К сожалению, у меня нет времени на лекцию по суицидологии, донесу главную мысль. Парадокс навязчивых суицидальных мыслей в том, что они рано или поздно вытесняют саму проблему. То есть в какой-то момент человек перестает понимать, что именно его не устраивает и когда это началось. Просто все плохо, а суицид видится выходом. Причем «все плохо» иногда довольно субъективное понятие. У человека хорошая работа, семья, дети, а он несчастлив. И не понимает почему. Может, это всё не его ценности, или жену он не любит на самом деле, или детей не хотел, работа ему не по душе. Не важно. Миллион причин, миллион мест, где он свернул не туда или вообще не сворачивал. Он себя убеждает: мол, у меня же все нормально, нет вроде причин для страданий — а все равно хреново человеку. Ну и вот, со временем все вытесняется, остается только навязчивая мысль о самоубийстве.

— И как долго это может продолжаться?

— Зависит от личности. Если способности к адаптации хорошие, то находиться под давлением собственной психики он может десятилетиями, если нет — может, и за год… В какой-то из дней потеряет контроль и совершит самоубийство. И это, скорее всего, будет незапланированный акт. В большинстве случаев нет момента принятия решения, просто что-то щелкает и человек предпринимает попытку.

— То есть у него, например, могло что-то в детстве произойти и до сих пор тянется?

— Вполне. Опять-таки обычно есть генетическая предрасположенность, а потом человек попадает в определенную среду, которая провоцирует развитие депрессии. В общем, мне пора идти, будет время, может, еще расскажу об этом. Но я что хотел сказать — пусть ваш герой пишет автобиографию. Теоретически это может иметь терапевтический эффект. Если бы он ко мне пришел за помощью, я бы так его и лечил. Купировал бы приступ таблетками, а потом — терапевт и литература.

Розенбаум встал, кивнул мне на прощание и вышел. Я какое-то время сидел погруженный в мысли, а потом лег спать.

Глава 4

Проснулся я, кажется, довольно скоро, и меня сразу же смутили две мысли. Первая — почему я так неожиданно заснул, вторая — меня развели. Хитрый Розенбаум немножко пополоскал мне мозги, а в итоге я остался в психушке, несмотря на то что вообще-то здоров.

Но, с другой стороны, я сам согласился остаться тут. Так или иначе, нужно отвечать за свои слова, независимо от того, почему они были произнесены. Куда ценнее будет сейчас понять, что именно заставило меня согласиться на его условия.

Я мысленно прокрутил разговор с доктором. Конечно, первое, что пришло в голову, — это упоминание клинико-экспертной комиссии. Доказывать то, что я здоров, толпе психиатров не хотелось сразу по нескольким причинам. Помимо того что их можно и не переспорить, так еще и стыдно все-таки. Собрал тут людей, у которых есть куча реально важных дел.

Я достал ручку, взял книгу и в общих чертах восстановил разговор с доктором. Понадобится для романа, который, очевидно, стал обретать более определенные черты. Наконец-то все стало складываться. Андрей, как и я, симулирует психическое расстройство, чтобы попасть в психушку. Как и в моем случае, он раскрывается на третий день, разговаривает с врачом и остается в психушке еще на какой-то срок.