Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)

Но вскоре старик вернул меня с небес на землю. Отдышавшись, он достал из кармана письмо, водрузил на нос очки в роговой оправе и погрузился в чтение. У меня не было никакого желания шпионить или совать нос в чужие дела, но я не мог не заметить, что письмо было написано женской рукой. Старик прочитал письмо, потом прочитал его еще раз, после чего уголки его губ скорбно опустились, он поднял глаза и задумался, устремив отсутствующий взгляд куда-то в море. Никогда еще я не видел старика, который своим видом вызывал бы такую жалость. Все, что есть во мне доброго, зашевелилось при виде этого грустного задумчивого лица, но я все так же продолжал чувствовать, что он не намерен разговаривать. Прежде чем начать прием пациентов, мне еще нужно было успеть позавтракать, поэтому я оставил его на скамейке одного и отправился домой.

Я не вспоминал о нем до следующего утра, когда в то же самое время он опять появился на мысу и сел рядом со мной на скамейку, которую я привык считать своей. Он снова поклонился, прежде чем сесть, но к разговору был склонен не больше, чем в первый раз. За прошедшие двадцать четыре часа он изменился, и перемены были не в лучшую сторону. Лицо его словно отяжелело, да и морщин на нем как будто прибавилось, а зловещая синюшность усилилась. Ровные изгибы его щек и подбородка покрылись седой щетиной, и он уже не держал свою большую красиво очерченную голову с той уверенностью, которая так поразила меня, когда я увидел его впервые. И снова при нем было письмо, может быть, то же, а может, и другое, но опять написанное женской рукой. Он смотрел на него, по-стариковски бормоча что-то неразборчивое, на лбу его пролегли глубокие складки, а уголки губ опустились вниз, как у капризного ребенка. В тот раз я оставил его со смутным желанием узнать, кто он и почему один весенний день смог так сильно изменить его.

Он так меня заинтересовал, что на следующее утро, сидя на скамейке, я уже ждал его появления. Я не ошибся, в то же самое время я опять увидел его. Старик поднимался на холм, но на этот раз шел медленно, сгорбившись, с поникшей головой. Я был поражен, когда он приблизился, и мне стало видно, какие перемены произошли с ним.

– Боюсь, что здешний воздух не идет вам на пользу, сэр, – осмелился заметить я.

Но ему, похоже, как всегда не хотелось разговаривать. Старик, мне показалось, попытался что-то ответить, но слова его быстро превратились в невнятное бормотание, и он снова замолчал. Каким измученным, слабым и дряхлым выглядел он в ту минуту – лет на десять старше, чем в тот раз, когда я увидел его впервые. Мне было больно видеть, как этот человек буквально тает у меня на глазах. Дрожащими руками он снова достал и развернул неизменное письмо. Кто та женщина, слова которой произвели на него такое воздействие?

Возможно, какая-нибудь дочь или внучка, которая должна была скрасить его старость, а вместо этого… Я улыбнулся, когда вдруг подумал, какие мысли мне лезут в голову и как быстро я придумал целую романтическую историю вокруг небритого старика и его переписки. И все же целый день меня не покидали мысли о нем, то и дело мне вспоминались дрожащие узловатые руки с выступающими синими венами, сжимающие шуршащий бумажный листок.

Я не думал, что увижу его снова. Если он будет угасать так же быстро, то на следующее утро уже не сможет выйти из дому или даже встать с постели. Каково же было мое удивление, когда, подходя к своей скамейке, я увидел, что он уже там. Однако, подойдя ближе, я засомневался, что это тот самый человек. Да, шляпа с закрученными полями, блестящая лакированная трость, очки в роговой оправе – все на месте, но куда подевались сутулость, достойное жалости небритое лицо? Седая щетина пропала, губы плотно сжаты, глаза горели, а гордо поднятая голова на могучих плечах напоминала орла, сидящего на скале. Спина у него была прямая и широкая, как у настоящего гренадера, и он разбрасывал тростью камушки, не зная, на что направить бьющую через край энергию. В петлице идеально вычищенного черного сюртука красовался золотистый цветок, из кармана на груди щеголевато торчал уголок красного шелкового платка. Его можно было бы принять за старшего сына того старика, который сидел на этом месте вчера.

– Доброе утро, сэр! Доброе утро! – воскликнул он, завидев меня, и радостно помахал тростью.

– Доброе утро! – поздоровался и я. – Сегодня залив выглядит просто превосходно.

– Да, сэр, но вам бы стоило посмотреть на него до восхода солнца.

– Вы что же, с ночи тут сидите?

– Я пришел, как только стало достаточно светло, чтобы различить дорогу.

– Да вы ранняя пташка.

– Не всегда, сэр, не всегда! – Он покосился на меня, словно оценивая, достоин ли я его доверия. – Видите ли, дело в том, что сегодня возвращается моя жена.