Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)

Ничего подобного раньше не случалось. За все те двенадцать лет, которые она вела хозяйство своего старшего брата, он ни разу не опоздал ни на секунду. Теперь она сидела перед высоким серебряным кофейником и думала, что теперь делать, то ли приказать еще раз позвонить в гонг, то ли молча ждать дальше. Любое решение могло оказаться ошибочным, а ее брат был не из тех людей, которые допускают ошибки.

Мисс Грэй была чуть выше среднего роста, худая, с внимательными глазами в сеточке морщинок и немного сутулой спиной, что характерно для женщин, много времени проводящих за книгами. У нее было вытянутое открытое лицо, с легким румянцем над скулами, высоким задумчивым лбом, тонкими губами в ниточку и сильно выпирающим подбородком, который не оставлял сомнения в крайнем упрямстве. Белоснежные манжеты и воротник в сочетании со строгим черным платьем, сшитым почти с квакерской простотой, свидетельствовали о чопорности ее натуры. На плоской груди висел крестик из слоновой кости. Она сидела за столом, строго выпрямив спину, и с недоуменным видом прислушивалась, характерным жестом покручивая очки.

Неожиданно она удовлетворенно кивнула головой и стала наливать кофе. За стеной послышались тяжелые, приглушенные толстым ковром шаги. Дверь распахнулась, и в комнату быстрой нервной походкой вошел профессор. Молча поприветствовав сестру коротким движением головы, он сел за противоположный край стола и стал просматривать письма, которые небольшой стопкой лежали рядом с его тарелкой.

В то время профессору Эйнсли Грэю стукнуло сорок три, на двенадцать лет больше, чем сестре. Карьеру его можно было назвать блестящей. В Эдинбурге, Кембридже и Вене он был известен как великий физиолог и зоолог.

Его вышедшая отдельным изданием научная работа «О мезодермическом происхождении экситомоторных нервных корешков» принесла ему членство в Королевском обществе, а исследование «О природе батибиуса, а также некоторые замечания о литококках» было переведено не менее чем на три европейских языка. Один из самых авторитетных из ныне здравствующих специалистов отозвался о нем как о воплощении всего лучшего, что есть в современной науке. Поэтому неудивительно, что, когда во всегда считавшимся торговым городе Берчспуле решили организовать собственную медицинскую школу, власти были только рады отдать кафедру физиологии мистеру Эйнсли Грэю. Уверенность в том, что их учебное заведение станет всего лишь очередной ступенькой в его карьере и что при первой же возможности он перейдет в другой, более известный храм науки, заставляла их ценить его еще больше.

Внешне он был похож на сестру. Те же глаза, те же очертания лица, тот же лоб мыслителя, только губы очерчены точнее, да подбородок длиннее и тверже. Просматривая письма, он время от времени поглаживал его большим и указательным пальцами.

– От этих горничных слишком много шума, – заметил он, когда откуда-то издалека донесся звук голосов.

– Это Сара, – сказала его сестра. – Я поговорю с ней.

Одну чашечку она передала ему, а из другой начала пить сама, украдкой поглядывая на строгое лицо брата.

– Первым важным шагом для человечества, – сказал профессор, – было развитие левых фронтальных извилин мозга, благодаря чему люди обрели способность говорить. Второй шаг был сделан, когда они научились сдерживать эту способность. Женщины второго этапа еще не достигли.

Говоря это, он наполовину прикрыл веки и выставил вперед подбородок, но, закончив, вдруг широко распахнул глаза и впился взглядом в собеседницу.

– Джон, я не болтушка, – сказала его сестра.

– Нет, Ада. Ты во многих отношениях близка к высшему, мужскому типу.

Профессор склонился над стаканчиком с вареным яйцом с таким видом, будто отпустил галантный комплимент, но леди надула губы и недовольно повела плечами.

– Ты опоздал к завтраку, Джон, – сказала она, помолчав.

– Да, Ада. Я плохо спал. Наверняка какая-нибудь церебральная гиперемия, вызванная слишком активной работой мозговых центров. Я что-то слегка взволнован, мысли путаются.

Сестра воззрилась на него в недоумении. До сих пор мыслительные процессы профессора, как и его привычки, не давали сбоя. Двенадцать лет жизни с ним под одной крышей приучили ее к мысли, что брат ее живет в тихом и безмятежном заоблачном мире науки, недоступном для мелочных страстей, которые столь пагубно воздействуют на более скромные умы.

– Ты удивлена, Ада, – констатировал он. – Оно и понятно. Я бы и сам удивился, если бы мне сказали, что моя сосудистая система настолько подвержена внешним влияниям. Ведь, в конце концов, если глубоко копнуть, любое волнение – это ответная реакция сосудов на внешние раздражения. Я подумываю жениться.

– Только не говори, что на миссис О’Джеймс! – воскликнула Ада Грэй, откладывая ложечку для яиц.

– Дорогая моя, у тебя прекрасно развито женское чувство интуиции. Речь идет именно о миссис О’Джеймс.

– Но ты же так мало знаешь о ней. Сами Эсдэйлы о ней почти ничего не знают. Она для них просто знакомая, хоть и живет с ними в Линденсе. Может быть, тебе стоит сначала поговорить с миссис Эсдэйл, Джон?