Его забрал лес

Тогда всё это я только пролистал, проглядел мельком. Но от зарисовок, от чудовищных слов сразу стало дурно.

Помню, как поднял взгляд с дневника на клетки. И эти существа с золотыми глазами – кликуши – предстали в новом свете.

А потом с пробирающим до дрожи скрежетом три клетки вдалеке, почти в самом конце зала, распахнулись.

Я не сразу смог понять, что случилось, впал в ступор, прижимая к груди дневник доктора.

И увидел, как издалека медленно, припадая на руки… лапы… двигались эти существа.

Я не стал медлить. Я вообще не думал, бросился назад, к лестнице из подвала. Успел только вырвать несколько листков из дневника и спрятать в грудной карман.

Упал на лестнице, подвернул ногу, так что танцевать на Ночь костров наверняка теперь не смогу. Помню, слышал, как когти существ стучали по ступеням позади, и не думал о боли. Я просто бежал.

Вылетел через распахнутую дверь в темноту оранжереи.

– Кто тут?! – Раздался выстрел.

Пахомыч проснулся. Но было темно. Он стрелял наугад. Я успел нырнуть в сторону.

А существа, которых я даже не мог разглядеть, накинулись прямо на сторожа. Ночью ничего было не разглядеть. Только слышались крики. И… другие звуки, хорошо знакомые мне по охоте, когда собаки разрывают жертву. Отец любит натравливать их. Ему нравится смотреть, как лис рвут на куски, хотя мать всегда жалуется на испорченный мех.

И я понял всё по звукам. Сидел где-то в зарослях оранжереи, трясся и слушал, как кликуши разрывают Пахомыча на куски, как он захлёбывается криком, как разлетается плоть, как ломаются рёбра.

– Пошли! – раздался наконец звонкий голос моей спутницы. – Пошли прочь.

Я хотел уже выскочить из укрытия, остановить её, как вдруг снова раздался выстрел. Но с другой стороны.

– Доктор, она здесь! – закричал граф.

И снова выстрелы. Дальше я уже не думал. Выскочил из укрытия, кинулся обратно к лестнице.

Чудовищ не было. Только две девушки, пригибающиеся к полу.

– За мной! – Во мне проснулось что-то незнакомое, новое, удивительное.

Я повёл их по оранжерее, я успел её изучить достаточно, чтобы знать, где другие двери. Мой ключ подошёл и к выходу с другой стороны.

Нам вслед несколько раз стреляли. И каждый раз вместо голоса графа я слышал отца. Эти его «гнида», «ничтожество»… удивительно, что я не оцепенел от ужаса, как это всегда случалось прежде. Хотя нет, я сделал то же, что и всегда: сбежал. И, к счастью, увёл с собой ещё и двух невинных девушек.

А после мы бежали по ночному саду. Граф и доктор продолжали стрелять, но затеряться среди деревьев в темноте не так уж сложно. Граф и доктор всё же немолоды.

Меня, кажется, не узнали в темноте. Очень хочется верить. Я вернулся в Курганово, в свою спальню, но пишу сейчас, прислушиваясь к шагам на лестнице. Всё жду, что в комнату ворвётся граф и пристрелит меня.

Но я должен остаться. Пока что я должен остаться, а потому остаётся только надеяться, что остался неузнанным.

Доктор Остерман. До сих пор не верится. Он казался таким душевным, очаровательным. Человек с блестящим образованием, в конце концов! Как мог он творить такую дикость? Несколько раз перепроверил перевод его дневника. Нет, я не ошибся. Это правда: он превращает людей в чудовищ. Науку, предназначенную для спасения людей, он обратил в уродливое оружие против человечества. Ради чего?

Не болезнь изуродовала существ в клетках, не проклятие. Доктор Остерман. Милый Густав Остерман, что заботился о Кларе. Вежливый скромный доктор, который ухаживал за мной после удара. Забавный лойтурец с идеальной бородой, предупреждавший быть осторожнее с графом.

А Ферзен? Я до сих пор не знаю, насколько он причастен. Конечно, всё в оранжерее, очевидно, построено на его деньги. Но зачем ему это? Ради науки?

Но я отвлёкся. Итак, мы сбежали. Моя спутница теперь была не одна, а с сестрой, и та казалась совершенно обычным человеком. В темноте мало что получилось разглядеть, но передо мной была просто девушка лет двадцати.

Ух, это место. Эта ночь.

Мы бежали по снегу, чувствуя, как опавшая листва, точно перина, проседала под нашими ногами. Ночной сад обратился в дикий лес. Было влажно, ветрено и удивительно хорошо. Да-да, мне было хорошо! Точно жизнь вдруг стала слаще ощущаться на кончике языка.

– Вы же обещали! – в отчаянии выкрикнул я. – Вы обещали, что не поможете сестре сбежать.

Она оглянулась, и платок спал с головы. В темноте я так и не разглядел её лица.

– Простите, князь, я соврала, – легко, без тени вины ответила она.

– Вы… да что вообще вы творите? Что вообще тут происходит? Зачем это всё доктору?

Моя спутница переглянулась с сестрой. Всё происходило так стремительно, да ещё и во мраке, поэтому я толком не помню ни её лица, ни цвета волос.

Завыли волки, и девушки, не размыкая рук, сорвались с места, скрываясь за деревьями.

Нельзя было дольше задерживаться. Мне пришлось собраться с последними силами и побежать как можно быстрее к деревне. Клянусь, в жизни так не уставал, как за эти дни в Великолесье.