Эгоист

— Нет, нет, уверяю вас, другие — может быть, но я — никогда! — воскликнула она к вящему восторгу своего собеседника. — Право, Уилоби, здесь совсем не то, — уверяла она. — Я в жизни не испытывала ничего похожего на чувство, которое вы имеете в виду. Я ни на минуту не могу себе представить, будто имею какие-либо права на другого человека, я не допускаю, чтобы люди считали себя связанными словом, если между ними нет полного — полнейшего — во всем согласия. Поэтому чувство, на которое вы намекаете, для меня немыслимо — непостижимо, как вы однажды выразились, говоря о поведении Окс… Уитфорда.

Сэр Уилоби не пропустил эту оговорку мимо ушей.

Исполненный горделивого восторга, он громко расхохотался. «Окс-Уитфорд» — да ведь это же точный портрет старины Вернона в гостиной! Он и в самом деле «окс» — сущий бык![5]

Очевидно, Клара, как это сплошь и рядом случается с неопытными девицами по отношению к друзьям своего суженого, несколько переоценивала достоинства Вернона, растрачивая впустую то, что принадлежало по праву одному ему, Уилоби, или, выражаясь высоким стилем, преклоняя колена перед идолами, расставленными на пути к храму, к тому самому храму, в который ей следовало нести свой религиозный пыл нерастраченным. Ну, да это пройдет, тут единственный лекарь — смех.

Что касается другого — ее ревности, он и слышать о ней больше не желал. Клара задета, в девушке уязвлена женщина, и прекрасно. Слабые попытки Клары продолжать разговор на эту тему разбились об уклончивые ответы Уилоби. Клара была готова откусить себе язык за свою вторичную оговорку при произнесении имени Уитфорда; именно оттого, что она была в душе невинна, она не понимала, как могло случиться, что она так глупо споткнулась на его имени.

— Вы оба знаете ботанические наименования этих полевых цветов, — сказала она.

— Кто — оба? — спросил он.

— Вы и мисс Дейл.

Сэр Уилоби пожал плечами. Это становилось забавным.

— Я знаю только одну женщину на свете, которая достойна украсить мое ландо, — только Клару, только мою Клару!

— Какое ландо? Где?

— В Лондоне, моя дорогая, в Лондоне, где мы будем проводить по два месяца в году. Там я разъезжаю в ландо и смею вас уверить, мой экипаж произведет настоящий фурор. У старины де Крея глаза на лоб полезут, когда он его увидит.

Клара вздохнула. Никакими силами не удавалось ей хотя бы намеком навести разговор на нужную тему.

И вдруг она поняла, что чуть не упустила такую возможность; слегка зарумянившись, оттого что ей приходится наконец произнести это неприятное слово, она спросила:

— Вы имеете в виду зависть, Уилоби? Вы хотите сказать, что лондонцы будут вам завидовать? И полковник де Крей? Как это странно! Зависть и ревность — вот чувства, которых мне никогда не понять.

Сэр Уилоби развел руками: «Ну, конечно», всей своей мимикой давая понять, что это ее заявление он не ставит ни во что.

— Нет, Уилоби, не смейтесь, мне они в самом деле недоступны.

— Разумеется.

Вот он и попался в ее ловушку! И притом ему все еще продолжало казаться, что это он исследует анатомию женской души.

— Хотите, я вам докажу? Послушайте… Я настолько лишена этого чувства, что если бы вы ко мне пришли и сказали, — и, право же, я ничего бы в этом не нашла удивительного! — сказали, что мисс Дейл, как вы убедились, больше соответствует вам по своему складу, чем я, — а я, как мне кажется, подхожу вам очень мало, а вернее… если уж говорить начистоту, — совсем не подхожу… если бы вы мне так сказали… — только поверьте мне, прошу вас, Уилоби!.. — я бы тотчас вернула вам свободу! Право! И я всюду говорила бы о вас с искренним восхищением. Ах, Уилоби, поверьте, никто не отзывался бы о вас лучше, чем я, — и в частном разговоре, и в обществе, ибо в моих глазах вы остались бы самым честным, самым правдивым и благородным джентльменом, какого мне доводилось знать! Никто, — я осмеливаюсь это утверждать, даже она не могла бы восхищаться вами больше, чем я. Нет, нет, сама мисс Дейл не так бы вас превозносила, как я!

У Клары захватило дух от этого ее первого рывка на свободу; она как бы распалась на две части — на рассудок и нервы, и обе половинки бились друг о друга, оглушая ее своим кимвальным звоном; она была ошеломлена количеством мыслей, которые ей хотелось высказать, и необходимостью выбрать из них те, что вернее бы на него подействовали. Короче говоря, на самый непредвзятый взгляд она являла собой олицетворение женской ревности.

Он увидел, что и в самом деле зашел слишком далеко.

— Позвольте же мне устранить…

Подыскивая нужные слова, он пытался успокоить ее голосом и прикосновением руки.