Эгоистъ

— Не имѣю ли я чести видѣть предъ собою главу дома Клиффордъ? Я только что былъ въ конторѣ и узналъ тамъ, что мистеръ Зандовъ уже уѣхалъ изъ города. Но такъ какъ мое дѣло не терпитъ отлагательства, то я и позволилъ себѣ пріѣхать сюда на дачу.

— Мой братъ никого не принимаетъ! — возразилъ Густавъ раздражительнымъ тономъ, такъ какъ при овладѣвшемъ имъ страшномъ нетерпѣніи каждая помѣха была бы для него до крайности непріятна.

При словѣ „братъ“ маленькій господинъ поклонился еще ниже и, доверчиво подойдя къ Густаву, произнесъ:

— А, такъ вы, значитъ — мистеръ Густавъ Зандовъ, знаме­нитый нѣмецкій журналистъ? Я чрезвычайно радъ, что на мою долю выпало счастье познакомиться съ такой знаменитостью, которую по достоинству цѣнитъ и наша фирма.

— Что же вамъ собственно угодно? — спросилъ незнакомца Густавъ, въ то же время кинувъ на него взглядъ, говорявшій о его искреннемъ желаніи вьпихнуть за дверь этого поклонника его таланта.

— Я — агентъ фирмы Дженкинсъ и Компанія. Я только что сегодня пріѣхалъ сюда съ партіей переселенцевъ и счелъ необходимымъ немедленно же посѣтить нашего уважаемаго дѣлового друга. Но такъ какъ мистеръ Зандовъ не принимаетъ, то, можетъ быть, вы разрешите сообщить вамъ то, что мнѣ нужно?

Это окончательно лишило Густава послѣдней доли терпѣнія, которой онъ еще обладалъ. Принять въ такой моментъ агента фирмы Дженкинсъ и Компанія было выше его силъ. Поэтому онъ съ величайшей невѣжливостью накинулся на представителя этой ненавистной ему фирмы:

— Я не принимаю никакихъ сообщенiй, предназначенныхъ для моего брата. Передайте ему завтра свои извѣстія въ конторѣ. — И вдругъ, внезапно перейдя съ англійскаго языка, на которомъ онъ говорилъ съ американцемь, на нѣмецкій, онъ раз­разился рѣзкимъ ругательствомъ: — ахъ, чтобы чертъ побралъ этихъ Дженкинса и Компанiю и всѣхъ ихъ агентовъ и отправилъ всю банду на ихъ проклятыя земли на Западѣ, чтобы ихъ „человѣколюбивыя“ спекуляціи пали на ихъ же собственныя головы!

Сказавъ это, Густавъ быстро вышелъ черезъ другую дверь.

Агентъ остался въ полномъ изумленіи и въ замѣшательствѣ поглядѣлъ ему вслѣдъ. Правда, онъ не понялъ части рѣчи, произнесенной по-нѣмецки, но все же ему было достаточно ясно, что слова „знаменитаго нѣмецкаго журалиста“ содержали извѣстную грубость. Къ своему огорченію онъ долженъ былъ признать, что для него не осталось никакой надежды еще сегодня сдѣлать желаемое сообщенiе. Старшаго мистера Зандова нельзя было видѣть, а младшій... Маленькій господинчикъ покачалъ головой и, направляясь къ выходу, произнесъ:

— Эти нѣмецкіе журналисты — удивительные люди!.. Они такъ нервны, такъ раздражительны!.. Если говоришь имъ комплименты, они отвѣчаютъ грубостью. Нѣтъ, наши представители печати куда вѣжливѣе, когда говоришь имъ объ ихъ большой извѣст­ности!

Между тѣмъ Джесси дѣйствительно заперлась въ своей комнатѣ и тамъ залилась слезами. Никогда въ своей жизни она не была въ такомъ отчаяніи, никогда не чувствовала себя та­кой несчастной, какъ въ эти часы. Только теперь поняла она, какъ полюбила человѣка, котораго во что бы то ни стало хо­тѣла оттолкнуть.

Она уже давно, когда Густавъ еще былъ въ Германіи, втайнѣ интересовалась имъ. Правда, лично его она не знала, но его статьи соткали невидимую нить между нею и братомъ ея опекуна. Съ какимъ усердіемь читала она всегда его статьи, съ какимъ восторгомъ слѣдила эа полетомъ его идеализма!.. Она чувствовала, что вполнѣ раздѣляетъ всѣ его мысли и чув­ства, и постепенно Густавъ сталъ для нея своего рода идеаломъ. И вотъ теперь этотъ идеалистъ явился предъ нею, чтобы, отказавшись отъ всего своего прошлаго, отдаться денежнымъ спекуляцiямъ своего брата. Онъ трусливо скрылъ отъ брата свою сердечную привязанность, сталъ громоздить интригу на интригу, лишь бы не потерять обѣщаннаго ему состоянія, а ко­гда это состояніе было поставлено на карту, подверглось риску, тогда онъ отрекся отъ своей невѣсты и предпочелъ богатую наслѣдницу. Единственными побудительными причинами всего образа его дѣйствій были самый жалкій эгоизмъ, самый низменный расчетъ. Джесси возненавидѣла и презирала Густава всѣми силами своей души, но ея сердце разрывалось отъ того, что она должна была дѣлать это, что она была принуждена презирать именно этого человѣка.

Джесси кинулась на диванъ и рыдая зарылась лицомъ въ подушки. Внезапно кто-то назвалъ ее по имени и, съ испугомъ приподнявшись, она увидѣла, что въ ея комнатѣ стоитъ Густавъ Зандовъ. Она вскочила съ дивана и воскликнула:

— Мистеръ Зандовъ, вы пришли сюда? Вѣдь я же...

— Да, вы заперли предо мною дверь салона, — перебилъ ее Густавъ, — и приказали горничной никого не впускать сюда, но я все же не остановился предъ всѣмъ этимъ и, не взирая на запоры и горничную, проникъ къ вамъ. Я долженъ переговорить съ вами... это необходимо для насъ обоихъ.

— Но я не желаю слушать васъ! — воскликнула Джесси, тщетно стараясь вернуть себѣ самообладаніе.