Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет

У отца таковых много среди югославов. За эту дружбу он поплатился. Когда мы возвращались в Москву, вслед нам полетела “телега” (так тогда мы между собой назвали прямые доносы и тайные обвинительные докладные записки. – М. Ч.), где ему, как стало известно позже, инкриминировалось “слишком близкое общение с югославскими товарищами”. По тем временам это было серьезное обвинение, которое обернулось для отца большими неприятностями и инфарктом».

В 1971 году семья вернулась в Москву. Егору было 15 лет.

«Югославия мне многое дала, – говорил Гайдар в 2003 году в интервью “Газете”. – В ней был мягкий социалистический режим. Масса литературы, недоступной в Советском Союзе» – разрешено к печати многое, запрещенное советской цензурой. К тому же Югославия – страна рыночного социализма, и «рыночные реалии, навыки там были элементами каждодневной жизни, чего не было в Советском Союзе до 1991 года».

11. Гусь свинье не товарищ

Прежде чем мы окунемся в школьную жизнь Егора Гайдара, обращаюсь к тем моим самым внимательным читателям, которые сейчас недоумевают, прочитав строки воспоминаний взрослого Егора Гайдара про неприятности его отца после Югославии.

«Как это так?.. – думают они, наверно. – Если югославов в “телеге” называют товарищами, то почему же за близкое общение с ними человека доводят до инфаркта?!»

Читатели этой книжки – во всяком случае, те самые люди, ради которых она написана, – все как один родились тогда, когда советская власть уже кончилась. Понятно, что все вы не очень-то хорошо представляете себе, как именно была устроена наша страна в советское время.

Тем более что даже дома у вас нет единого мнения на этот счет: бабушка уверяет, что «при Брежневе» жилось очень хорошо, а отец молчит и только нехорошо улыбается.

Сейчас упомянем еще раз об одной лишь черте этого ушедшего времени: многие слова получили тогда иное значение, чем раньше.

Это случилось и со словом «товарищ».

До революции это слово не служило обращением. Обращались к незнакомым мужчинам по-разному: сударь, милостивый государь. Или же – господин офицер. К тем, кто на социальной лестнице стоял ниже, – уважаемый, любезный.

В качестве обращения слово «товарищ» использовали только члены различных социалистических партий.

Правда, было оно еще в ходу в студенческой среде – в значении «коллеги». Говорили так и в среде адвокатской, обширной и значимой в пореформенной (после Великой Реформы 1861 года) России. Известнейший адвокат В. Д. Спасович начинает в 1891 году речь в общем собрании Санкт-Петербургских присяжных поверенных обращением: «Господа товарищи!».

После Октябрьского переворота это двойное обращение звучит уже пародийно – и попадает под сатирическое перо Зощенко: «Эх, господа, господа, господа-товарищи!» Потому что после Октября 1917 года слово «господа» совершенно исчезло из речевого обихода русских людей (вернулось спустя 74 года – после Августа 1991, положившего конец советской власти). Если кто нечаянно обмолвливался и говорил «господа!», ему нравоучительно, нередко и с нешуточной угрозой замечали: «Господ здесь нету! Господа все в Париже!» То есть – в эмиграции; а что ты здесь делаешь – надо еще выяснить!..

В те первые революционные годы в ходу было два обращения.

Первое – «товарищ». То есть – «свой», член правящей партии большевиков или «сочувствующий» (это были вполне официальные, употреблявшиеся в анкетах определения – «член партии», «сочувствующий»).

Писатель Михаил Осоргин, насильственно отправленный советской властью за границу осенью 1922 года вместе с философами, писал об этом времени: «Кличка “товарищ”, одним ставшая ненавистной, для других звучала священно».

В книге «Мысли о России» (1924) философ (тоже высланный Лениным из России осенью 1922 года) и прекрасный литератор Федор Степун, описывая первые годы советской власти, пояснял:

«Но службы для власти всегда было мало; она требовала еще и отказа от себя и своих убеждений. Принимая в утробу своего аппарата заведомо враждебных себе людей, она с упорством, достойным лучшего применения, нарекала их “товарищами”, требуя, чтобы они и друг друга называли этим всеобщим именем социалистического братства. Протестовать не было ни сил, ни возможности. <…> Как ни ненавидели советские служащие “товарищей”-большевиков, они мало-помалу все же сами под игом советской службы становились, в каком-то утонченнейшем стилистическом смысле, “товарищами”. <…> Слова – страшная вещь: их можно употреблять всуе, но впустую их употреблять нельзя. Они – живые энергии и потому неизбежно влияют на душу произносящих их людей».