Много позже, в своей книге «Гибель империи: Уроки для современной России», Егор Гайдар напишет: «Между началом 1950-х и серединой 1980-х годов радикально изменилась информационная ситуация в стране. В 1950 г. лишь у 2 % советских граждан были радиоприемники с коротковолновым диапазоном. К 1980 г. число тех, кто имел к ним доступ, возросло до половины населения».
И сколько ни тратили власти средств на их глушение – «полностью контролируемый информационный мир к 1980-м годам уходит в прошлое». Гайдар цитирует справку КГБ в ЦК КПСС от 12 декабря 1976 года, где говорится сокрушенно «о распространенности среди молодежи интереса к зарубежному вещанию».
.. Трудно и сегодня отнестись спокойно к этому цинизму: по отечественному вещанию правдивой информации не дают – и сокрушаются, что молодежь ее ищет!..
Далее КГБ сообщает: «С большей или меньшей регулярностью радиостанции слушают 80 % студентов и около 90 % учащихся старших классов, ГПТУ (это были такие ремесленные училища, которые давали среднее специальное образование. –
.. Так велика была тяга у тогдашней молодежи к политическим новостям.
«По меньшей мере, в столичных городах, – свидетельствует Егор Гайдар, – для образованных людей незнакомство, скажем, с запрещенными публикациями А. Сахарова или А. Солженицына стало неприличным».
Но разрыв между неофициальной и официальной информацией в эти годы был особенно велик.
В школах на уроках истории не вспоминали о Гулаге, о миллионах безвинно погибших. В школьную программу не входили ни Булгаков (его включили туда только после конца советской власти, в начале 90-х), ни Платонов, ни Мандельштам. Роман «Доктор Живаго» Пастернака печатался только за границей и известен был лишь тем немногим, кто не боялся брать на ночь для чтения или даже хранить дома Тамиздат. В круг этих немногих входила семья Гайдаров.
Ирина Икрамова нашла выход: стала вести факультатив по русской литературе XX века – в советское время эта литература кончалась в 1917 году, дальше шел предмет «советская литература». Творчество писателей-эмигрантов в расчет не принималось.
Их учительница изучала с ними этих писателей: Аверченко, Тэффи, поэтов Серебряного века – например, Сашу Черного. А также не включенных в курс «советской литературы» Зощенко, Андрея Платонова, Булгакова. «Давала нам представление, – говорит Виктор Васильев, – что есть писатели, кроме Горького и Фадеева».
Он рассказывал, как удивляла его ее манера читать Ахматову. Уже хорошо известные им с Егором Гайдаром стихи Анны Ахматовой звучали совсем иначе, «чем я читал про себя». Он прибавил – «без артистического завывания».
Егор находил возможность высказаться не только на факультативе, но и на уроках.
Академик Васильев пересказывает один из таких эпизодов.
Егор говорил о романе Фадеева «Разгром» – его автор хочет убедить читателя, что Мечик проявляет трусость и совершает предательство, потому что он – интеллигент. А Морозко не предает, он дает условный сигнал отряду о врагах и героически погибает, – потому что он не интеллигент…
«Но вот читаем “Сотникова” Василя Быкова, – говорил Егор, – и там все наоборот!» Возможно, в классе никто, кроме него, и не читал роман, только что, в 1970 году, напечатанный и широко обсуждавшийся в критике и в кругах людей читающих – в том числе, конечно, и среди тех, кто бывал в доме Тимура Гайдара.
Так что же именно в романе Быкова было «наоборот», над какими его страницами размышлял пятнадцатилетний Егор?