Егор Гайдар

Так вот, на этих выборах 1993 года избирательный блок «Выбор России», возглавлявшийся Гайдаром (в блок входила и его партия «Демвыбор России»), получил в Госдуме 75 мест. По партийным спискам и одномандатным округам в совокупности. Да, они рассчитывали на гораздо большее. Но это была первая, то есть самая большая по численности фракция в парламенте – у нее было на 10 мандатов больше, чем у ЛДПР Жириновского, при этом у Гайдара в Думе еще были союзники, другие демократические фракции, а у Жириновского их не было. И это было на треть больше, чем у коммунистов Зюганова.

В абсолютных цифрах – только по партийным спискам за Гайдара проголосовало 8 миллионов 300 тысяч человек.

А вот цифры по Москве и Петербурге. В Москве за блок «Выбор России» проголосовало 34 процента избирателей, в Петербурге – около 27 процентов. То есть в Москве Егор в три раза опередил коммунистов, в столице верность его идеям продемонстрировали более миллиона человек. Миллион 114 тысяч избирателей, если уж совсем точно говорить. В Питере таких было около шестисот тысяч. В Ярославской области Гайдар набрал 23 процента, в Челябинской – 22 процента. То есть даже в тяжелых промышленных регионах он легко шел на втором месте.

А на апрельском референдуме 1993 года «социально-экономическую политику» президента и правительства одобрило еще больше избирателей, пришедших к урнам для голосования, – 53 процента от числа голосовавших.

Конечно, причин тому было несколько.

С одной стороны, Гайдар был лидером «образованного меньшинства», то есть отечественной интеллигенции. Он и сам был интеллигент, это было видно по всему, а за кого нам было еще голосовать? С другой стороны, он выступал от лица как бы именно правящей партии. Был представителем исполнительной власти, хотя оставалось ему в ней быть чуть больше месяца.

Противоречивая, прямо скажем, позиция. Интеллигент, но во власти. Это противоречие было заметно во всем – по тому, как он стеснялся публики, как избегал стандартных для политика той эпохи речевых оборотов, как не стремился заигрывать с массами. Как не менял на потребу публики свою речь – речь интеллигента, книжника, «ботаника».

Но есть еще одна, менее очевидная причина: Гайдар предлагал людям будущее.

А именно будущее было самым ценным товаром в тот момент. За оппонентами Ельцина и Гайдара было только прошлое. Вот по этой линии и делились избиратели.

И в тот момент, как показали выборы 1993 года, вопреки мрачнейшей социологии, общественной депрессии, вопреки «земле, уходящей из-под ног», – людям верилось все-таки в будущее. Хотелось верить. И в Гайдаре они видели именно того человека, который его знает и чувствует. Гайдар был «экспертом по будущему» для тех миллионов, что за него проголосовали. Избиратели представляли его, это будущее, еще очень плохо, смутно, в каком-то тумане – «либерализованные» цены, абстрактные экономические механизмы, какие-то там банки, биржи, налоги.

А он, получалось, уже все это знал. Он в этом разбирался.

Причем, надо сказать честно, не так уж сильно интересовали людей все эти подробности: банки, биржи, инвестиции, налоги и ставки. Подавляющее большинство не интересовали вовсе. Но будущее действительно влекло. Оно светилось в маленьких, порой крошечных деталях. Фантики. Обертки. Торговые знаки. Запах вкусной и здоровой жизни. Каким-то шестым чувством эти люди, назовем их «избиратели Гайдара и сочувствующие», понимали, что дело совсем не в фантиках, а в том, что эти фантики означают огромный цивилизационный сдвиг. Что их будущее – это и есть новая, не советская цивилизация, и значение ее гораздо важнее всех внешних примет, всех ее сегодняшних знаков и символов.

Какая-то часть городского населения (в селе этого почти не было, дошло чуть позже) люто ненавидела эти новые яркие витрины… Какая-то небольшая часть уже с удовольствием приценивалась и покупала. А третья часть стояла у витрин и молча смотрела. Впитывала в себя.

Эти избиратели Гайдара еще не знали, что пройдет лет десять-пятнадцать – и они сами будут расплачиваться кредитками, заказывать гостиницу в Европе по интернету, покупать новую машину в кредит.

Не знали, но чувствовали. На этом вот странном чувстве и была построена его популярность: на вере в это неосязаемое, непонятное, туманное будущее.

Да, оно светилось в деталях. Оно проникало отовсюду – из случайной рекламы и разговора со знакомым, из газетной статьи и проплывающих в окне автобуса витрин.

Владимиру Осипову было в 1991 году 32 года. Он работал учителем биологии и молодым завучем в московской школе.