Егор Гайдар

Ельцин не в первый раз просил прощения за гибель людей. Он делал это и на митинге 24 августа 1991 года, когда погибли Илья Кричевский, Владимир Усов, Дмитрий Комарь, и сейчас, 5 мая 1993 года, во время прощания с Толокнеевым в Центральном доме культуры МВД. Ему придется сделать это снова 5 октября, когда он скажет во время своего телеобращения: «Здесь нет победителей и побежденных, страшное пламя гражданской войны опалило всех нас».

Не в этой ли его внутренней ноте и кроется разгадка? Не здесь ли, извините, собака зарыта?

«Ельцин страшно гордился этой бескровностью перехода власти. Он гордился тем, что жертв больших не было при развале коммунистической системы», – говорил в интервью Лев Гущин, главный редактор «Огонька» в 90-е годы.

Да, довольно точное наблюдение. Это же подтверждают и Егор Гайдар, и Андрей Козырев, и многие другие: мирный переход от коммунизма к демократии Ельцин долгое время воспринимал как свое огромное достижение.

Об этом же размышляет Геннадий Бурбулис, человек, который привел Гайдара в кабинет к Ельцину:

«Это первая в мировой истории успешная стратегия ненасильственной реализации неизбежного исторического распада огромной тоталитарной милитаризованной империи».

Не в этом ли корень нежелания Ельцина идти на обострение конфликта вплоть до сентября 1993 года? Не поэтому ли он остается в логике компромисса: чтобы сохранить это свое главное достижение – бескровность перехода, гражданский мир в стране? Ненасильственная, так сказать, реализация?

Косвенно это подтверждает и Егор Гайдар в своем позднем интервью с Альфредом Кохом (2008 год):

«У меня ощущение, что я знаю двоих Борисов Николаевичей Ельциных. Первый прекратил свое существование 4 октября 1993 года. Я его хорошо знаю, с ним работал. Был еще один человек, который тоже называется Борис Николаевич Ельцин. Но он совсем другой…

– А что это – ослабление воли, старость? Или у него произошел нравственный надлом?

– Да, какой-то надрыв. И нравственный, и моральный, и физический».

Если Гайдар прав и на Бориса Николаевича октябрь 1993 года произвел действительно такое сильное воздействие, то причиной может быть только это: крах его надежды на мирный вариант перехода от коммунизма в новую эру.

А значит, именно эта надежда двигала им и именно эта надежда вела его по пути компромисса.

Но ведь и сам Гайдар долгое время существовал в этой же «логике компромисса». Компромиссом была и программа приватизации, в ходе которой пришлось делать немало уступок «красным директорам». Вынужденным компромиссом была и кредитно-денежная политика, когда пришлось уступать лоббизму Центрального банка и Верховного Совета. Компромиссом были и отставки его ключевых министров.

Гайдар много думал о компромиссе: «…понимаю, остаться – значит, вести тяжелые арьергардные бои, наблюдать за тем, как сужается возможность принятия целесообразных решений, и, вместе с тем, продолжать нести всю полноту ответственности».

Гайдар не раз говорил и о том, что лояльность «красных директоров» (а именно их, как мы помним, реформаторы считали реальной властью на местах) можно «купить», делая им уступки в ходе принятия приватизационной программы.

Иными словами, Гайдар свято верил, что само появление свободных цен, частной собственности, независимых от государства экономических агентов приведет к радикальному повороту России. Повороту к демократии. И на этом пути, да, возможны компромиссы с теми, кто представлял прежнюю советскую систему на съезде, – прежде всего, с партией «красных директоров».

Вот как он сам говорил об этом в беседе с Альфредом Кохом:

«…Они («красные директора». – А. К., Б. М.) не были за нас. Это потом, когда концепция изменилась, они приезжали и говорили: “Большое спасибо”. А тогда они верили в то, что они – хозяева предприятий. И коллективы тоже были убеждены в том, что хозяевами являются директора… Тем более что, когда бы директор ни пришел в Верховный Совет, ему бы сказали: “Ну, конечно, ты хозяин, какие могут быть разговоры. Только денег нам на политическую борьбу с Ельциным и Гайдаром дай”, и всё. Ну, и “для сэбэ трошки”. С ними в этот момент договориться было нельзя. Нужно было сначала их воспитать…»

Вспомним еще раз, как Анатолий Чубайс оценивал реальную политическую силу «красных директоров»:

«Страной управляли тогда красные директора. Не ФСБ, не прокуратура, не армия, не милиция, не президент, а красные директора».

Эту власть у «красных директоров» нельзя было отнять грубой силой. Это в 1993 году понимали и Ельцин, и Гайдар, и многие политики из их команды. Нужно было продвигаться долгой и трудной дорогой – так им казалось.

Неизвестно, насколько далеко Ельцин и Гайдар были готовы идти по пути этого компромисса. Но сегодня мы уже знаем – мирное развитие событий и для того, и для другого было важной ключевой ценностью.

Гайдар любил повторять потом, что в политике выбор очень часто бывает не между «добром» и «злом», а между меньшим и большим злом.