Егор Летов и группа «Гражданская оборона»

Егор Летов: «Это бывает по-разному. В основном это возникает как некий образ, появляется определенная ключевая фраза, на которой строится песня. И, как мясо обрастает вокруг кости, вокруг этой фразы все выстраивается – текст, музыка и т. д. В песне “Поздно” – это одна из лучших песен из последних альбомов – ключевой была фраза “живые звери”. Она появилась после того, как у меня умер кот. У меня вообще в доме живут три кота. И кот, который у меня 11 лет прожил и был прямо как мой сын… Я чуть с ума не сошел. Я был действительно на грани помешательства. Мы многих друзей схоронили из нашей команды. Но люди слишком любят жизнь для того, чтобы быть живыми. “Слишком странный, чтобы жить, слишком редкий, чтобы умереть” – это про нас. У животных нет сознания для осознания смерти. Даже у детей оно есть. Поэтому людей не жалко по большому счету. Просто человек защищен каким-то образом сознанием этого конца. А они нет. И после смерти кота у меня было ощущение какой-то безысходности. Это какая-то дыра чудовищная, которая уже ничем не затягивается. Месяца два у меня все это крутилось в голове, пока не возникло “живые звери – ясные глаза – передозировка на все оставшиеся времена”».

Политика в то время пока еще никуда не делась из жизни Егора, хотя он уже в полной мере понимал, что многие оппозиционные деятели его просто используют как популярного молодежного идола. Приманку, ловушку, не то чтобы совсем уж для дураков, но именно как человека, которому верят и за которым готовы будут пойти куда угодно.

Тогда же, весной 1997 года, у нас с Егором состоялся очень длительный разговор по междугороднему телефону, фрагменты из которого в итоге были оформлены как интервью под чутким руководством и редактурой его самого.

Алексей Коблов (далее А. К.): Выходят сразу два альбома?

Егор Летов (далее Л.): Да. Первый – «Солнцеворот», как бы 1995 года, второй «Невыносимая легкость бытия» – 96-го.

А. К.: Ты заметил, что дистанция между «ГО» и публикой – все больше?

Л.: Она с каждым годом все растет и становится все непреодолимее. С другой стороны, кто с нами остается сейчас – люди, которым это необходимо… Голландцы снимали репортаж и опрашивали всевозможный народ на концерте. Один сказал, что ему наплевать, фашисты мы или коммунисты, самое важное, что мы выражаем эмоции, которые он испытывает постоянно. Мы эти эмоции выражали и выражаем, а людей, которые их испытывают, становится все меньше.

С другой стороны, появляется определенный контингент, причем совсем молодежный, то, что называется пацаны, которые что-то слышат и понимают не на уровне интеллекта. К которому мы никогда не обращались.

Все, что мы делаем, – это эмоциональное все-таки дело. Во всяком случае развесистая дуля всей этой мрази… для всех БэГэ там и для всего этого дерьма. В целом я удручен, потому что поколение мы проиграли. В большинстве своем это, конечно, подонки, мразь.