«Хотя поручни достаточно высоки, все же есть мысли о том, что можно упасть. Однако упорство окупается, когда человек выходит на верхнюю платформу… Нет никакого сравнения между 300 метрами горы и 300 метрами Эйфелевой башни. Отсутствие какой-либо земли, уходящей из-под ног, или каких-либо окружающих гор дает нам ощущение изоляции и неестественности, новое для любого, кроме воздухоплавателя или бегуна с препятствиями. Проходит несколько мгновений, прежде чем человек набирается смелости подойти к краю платформы и оглянуться. У вас должна быть крепкая голова, чтобы сделать это… требуется некоторое время, прежде чем можно понять, что извилистый ручеек – это серебряная Сена… Единственными различимыми движущимися объектами являются небольшие облака белого дыма, медленно движущиеся вдоль железных дорог… Прежде всего всемогущая тишина, которая является самой гнетущей».
В собственном элегантно обставленном гнезде Гюстава Эйфеля, которое располагалось на последних этажах Эйфелевой башни и где иногда жил мастер, с удобными диванами из черного бархата и красивыми картинами, он чувствовал себя как никто другой.
«Рассвет был великолепным, розовым, в то время как грозы с их грохочущими повсюду молниями были совершенно великолепны и ужасны. В соседних лабораториях ученые приходили для изучения силы атмосферных течений, химического состава воздуха и его влажности».
В ночное время, когда все веселые огни Парижа мерцали, как отражения звездного неба, было особенно очаровательно. Огромный прожектор Эйфелевой башни над головой в колокольне описывал дугу в темноте, освещая все, мимо чего он проносился. Далеко внизу фонтаны тоже трижды за вечер подсвечивались радугой художественно меняющихся цветов – зрелище, которое радовало ночь за ночью.
Вскоре Гюстава Эйфеля начали заваливать всевозможными письмами от поклонников башни. В одном из них женщина сделала ему предложение, написав:
«Моя просьба может показаться вам странной, но, возможно, вы согласитесь, если я первая предложу это. На самом деле я не уродливая и не старая, а просто капризная. У меня есть мечта провести одну ночь на вершине башни, которая носит ваше имя. Вы бы сделали это для меня? Если вы ответите на мое письмо, я буду в Париже 5 июня следующего года и лично приеду, чтобы высказать свою просьбу. Я с нетерпением жду вашего ответа».
Башня вдохновляла не только на такие случайные предложения соблазнения по почте, но и на бесконечные стихи, песни, вальсы и симфонии.
Эйфель старался использовать все части башни с пользой. В каждом возможном месте были спрятаны крошечные отделы, обслуживающие посетителей:
«Женщины продавали сигареты, давали напрокат театральные бинокли, а торговцы сувенирами стояли плотной толпой среди железных прутьев и лестниц возле лифтов, которые вечно двигались вверх и вниз. Это было похоже на город, висящий на такелаже огромного парохода. Порывы свежего ветра были резкими, как морской бриз; а виднеющееся сквозь железные прутья небо можно было принять за перспективу бесконечного океана».