Эйфелева Башня. Гюстав Эйфель и Томас Эдисон на всемирной выставке в Париже

Невероятная громадность и сложность башни, ее многочисленные уровни, постоянно движущиеся лифты, возбужденные толпы, восхитительные запахи, доносящиеся из переполненных ресторанов, множество маленьких киосков с сувенирами и закусками – все это вместе создавало атмосферу восторга. Эйфелю было приятно видеть, как люди хотели испытать его башню, стать частью чего-то такого нового, такого гигантского, такого современного, что он видел в этом технологический прогресс.

В понедельник 10 июня казалось, что вся Англия в массовом порядке пересекла Ла-Манш, чтобы посетить Всемирную выставку, в это число входили даже королевские особы, сын и наследник королевы Виктории Артур Эдвард, принц Уэльский. Его сопровождали жена Александра, принцесса Уэльская, и их пятеро взрослых детей. Для французов визит принца был особенно приятным, поскольку весь Париж знал, что королева Виктория отозвала своего посла во Франции лорда Литтона, просто чтобы убедиться, что он не будет присутствовать на этом галльском праздновании столетия падения монархии. И все же ее собственный сын приехал в Париж «частным образом», чтобы посетить Всемирную выставку, официально отвергнутую его собственным правительством. Сорокасемилетний принц, добродушный человек, известный как «Берти», любил охоту и своих любовниц. Ходили легенды о его королевских любовных похождениях, которые были связаны со знаменитыми красавицами, такими как Лилли Лэнгтри[23], и знаменитыми актрисами, например любимица парижан, неподражаемая Сара Бернар[24] тоже была его любовницей. Возможно, принц Берти посетил Эйфелеву башню, потому что он лучше, чем его стареющая мать, понимал решающую роль, которую технологии уже сыграли в богатстве наций и современной власти.

Британские королевские особы в сопровождении дипломатической свиты появились у подножия башни в 10.30 утра. Пресса одобрительно писала о довольно простом легком темно-синем шелковом платье принцессы Уэльской и шляпке из черного кружева, отделанной ландышами. Гюстав Эйфель вместе со своим зятем месье Саллесом и различными французскими министрами и официальными лицами поприветствовал их (принц хорошо говорил по-французски) и сопроводил на второй этаж, где толпились соотечественники принца. С большим трудом для их величеств был расчищен путь к лифту, специально оборудованному для этого случая садовыми скамейками и скамеечками для ног. На вершине башни ожидали офицеры британского посольства. Принц и его семья пробыли на вершине всего десять минут, ровно столько, чтобы полюбоваться видом и поставить подпись в огромной красивой гостевой книге в зеленом кожаном переплете с шелковыми страницами. Королевские подписи отличались впечатляющими завитушками и занимали всю первую страницу. Их автографы станут лишь первыми из множества знаменитых автографов и посланий, которые останутся на память об этом лете, когда Эйфелева башня была построена и открыта для посетителей. Позже Эйфель с гордостью скажет:

«Мы подарили монархии зрелище о счастливой демократии благодаря ее собственным усилиям».

К середине лета большинство писателей и художников, которые осудили башню в бумажных изданиях, выразили свою вину, за исключением Ги де Мопассана[25]. В своих мемуарах о путешествиях La Vie Errante писатель утверждал:

«Я покинул Париж и даже Францию, потому что Эйфелева башня просто слишком сильно раздражала меня. Вы не только видели башню отовсюду; ее миниатюры были выставлены во всех витринах магазинов, это было неизбежным и ужасным кошмаром».

Де Мопассан задавался вопросом, что подумают потомки о его поколении,

«если в каком-нибудь будущем бунте мы не снесем эту высокую, тощую пирамиду железных лестниц, этот гигантский и позорный скелет с основанием, которое, кажется, создано для поддержки грозного памятника Циклопу и которое переходит в тонкий, нелепый профиль фабричной трубы».

Но де Мопассан и его негативное мнение было теперь в меньшинстве. Практически каждый день, даже в плохую погоду, одиннадцать или двенадцать тысяч человек толпились вокруг башни. Эйфель ждал вместе с акционерами, когда количество проданных билетов перевалит за 2 миллиона, это будет означать, что башня окупилась, так и произошло к концу ярмарки. Эйфелева башня оказалась не только технологической вехой, мощным политическим символом и художественным успехом, но и финансовым триумфом.