Эйфелева Башня. Гюстав Эйфель и Томас Эдисон на всемирной выставке в Париже

После стольких неудачных королевских визитов неспособность персидского шаха подняться была должным образом отмечена и осмеяна. Казалось, Царь Царей размышлял о своем неловком уходе с Эйфелевой башни и последующей неявке. Ибо в субботу 3 августа около полудня репортер «Нью-Йорк таймс», прогуливавшийся по первой платформе башни, остановился на своем круге не в силах поверить своим глазам – мог ли это быть персидский царь, поднимающийся по лестнице, одетый в синюю тунику в турецком стиле с эполетами из золотой тесьмы и небесно-голубыми брюками? «К моему удивлению, – писал он, – и полному ошеломлению сбитых с толку властей, наверх взобрался шах. Он пытался набраться храбрости с самого своего приезда, но так и не поднялся выше третьей ступеньки, и вот он здесь, совсем один, далеко впереди своей испуганной свиты и похожий на очень блестящую, встревоженную рыбу, внезапно приземлившуюся из глубокой воды на возвышенности. Такой забавной сцены замешательства я никогда не видел».

Павильон Мексики на парижской всемирной выставке. 1889 год.

Репортер «Фигаро» стоял прямо за спиной Его величества на лестнице. Чиновник башни взволнованно позвонил в крошечный отдел новостей, чтобы сообщить, что имперское ландо шаха неожиданно остановилось у подножия башни и что шах вышел и объявил о своем намерении подняться. Месье Сен-Жак Фигаро бросился вниз на лифте «Отис», и действительно, там был Насир ад-Дин, поднимавшийся по западной лестнице в сопровождении двух светловолосых чиновников. «Король поднимался медленно, останавливаясь на несколько минут на каждой площадке, любуясь видом, который всегда так прекрасен. После прогулки по внешней галерее первой платформы… персидский шах облокотился на балкон и долго любовался пропорциями сооружения, оживленно беседуя с месье Бергером и Ансалони. Его окружила большая толпа. Слуги из русского ресторана поднесли монарху цветы».

Париж, на который смотрел шах во время своего третьего визита в город, был заметно более процветающим и демократичным, чем во время его предыдущих визитов. На первый план вышел человек, сделавший себя сам, и новые промышленные состояния, такие как у Гюстава Эйфеля, перевернули устоявшееся сословное дворянство и социальный порядок. Париж со всеми его возможностями, культурой и свободой стал великим магнитом для амбициозных, к большому возмущению старой гвардии. Престарелый Эдмон де Гонкур сокрушался: «Правда в том, что Париж больше не Париж; это своего рода свободный город, в котором все воры земли, сколотившие состояние на бизнесе, приезжают, чтобы плохо поесть и переспать с плотью той, кто называет себя парижанкой». Конечно, республиканцы видели изменения совсем по-другому.

Человек из «Таймс» вскоре узнал, что шах должен был присутствовать на официальном мероприятии по ту сторону Сены в Трокадеро, где «все ждали его напряженно и долго». Французское республиканское правительство, решив показать, что демократы так же способны, как и роялисты, соблюдать надлежащие церемонии, обрушило всю возможную формальную пышность, протокол и приемы на персидского шаха, своего первого официального королевского государственного гостя на ярмарке. Но теперь он бродил здесь, как любой турист. Совершенно не подготовленные к Насир-ад-Дину, взволнованные чиновники Эйфелевой башни вежливо попытались прогнать всех с первой платформы.

«Но, – отметил человек из “Таймс”, – их нельзя было перебросить через перила, и требуется время, чтобы спуститься по лестнице, поэтому многие стояли так».

Что касается шаха,

«он выглядел точь-в-точь как школьник, застигнутый врасплох и ожидающий, что родительский гнев его настигнет».

Королевский обед был быстро организован в кафе Бребант. У месье Сен-Жака из башни Фигаро не было другого выбора, кроме как вернуться в свой кабинет на платформе наверху и написать краткий рассказ, поскольку его статья уже отставала от крайнего срока. Но человек из «Таймс» с радостью задержался, ожидая увидеть следующую часть этого внезапного королевского появления.

Остыв на некоторое время, репортер «Таймс» был рад увидеть, как его царственная персидская добыча наконец выходит из кафе «Бребант». Что будет дальше?

«Шах храбро подошел к лифту, чтобы подняться на вторую платформу. Он действительно проник в квадратную кабину лифта».

Очевидно, месье Бергер убедил шаха осмотреть остальную часть башни. Но затем, по-видимому, шах передумал, в очередной раз неохотно доверяя свою жизнь этим машинам.