Эйфелева Башня. Гюстав Эйфель и Томас Эдисон на всемирной выставке в Париже

«шелка и ленты ярко вспыхивали от сотен летних платьев, которые носили парижанки с яркими глазами, державшие яркие зонтики».

Продавцы лимонада вели оживленную торговлю, а толпа вытягивала шеи, чтобы взглянуть на шаха. Когда персидский монарх вошел, поднялся рев, и толпа поднялась в овации. В сопровождении многих французских министров Насир ад-Дин вошел в почетную ложу. Некоторые из самых известных куртизанок города заняли места рядом с его ложе, где Его величество не мог их не заметить, и кокетливо обмахивались веерами и соблазнительно улыбались знаменитому государю… «И мы можем с уверенностью сказать, что это была пустая трата времени, потому что шах не обратил ни капли внимания на них».

Посетители гуляют по всемирной выставке.

Эти дамы полусвета, конечно, не знали, что шах, не желая брать с собой в поездку за границу никого из своего гарема под вуалью, приказал своему послу в Стамбуле купить двух наложниц-черкесок, одеть их как мужчин и отправить в Париж для своего удовольствия во время пребывания на ярмарке. Французские кокотки[33], возможно, также пересмотрели бы свое преследование шаха, если бы знали судьбу некоторых из своих персидских сестер. Шах, разгневанный тем, что персидские женщины в Тегеране общаются с иностранцами, издал такой приказ: «Когда вы узнаете, что у женщины есть отношения с западными людьми, и когда она покидает дом западного человека, схватите ее на следующий день под каким-либо другим предлогом, прикажите бросить ее в мешок… Двое или трое из них должны быть задушены и убиты прямо в мешках; другие должны быть строго наказаны, оштрафованы и изгнаны из города раз и навсегда».

Как только толпа успокоилась, ковбойский оркестр заиграл персидский национальный гимн, за которым последовали гимны Соединенных Штатов и Франции. Вышел Ричмонд-оратор, и через несколько мгновений ковбои и индейцы промчались мимо с ужасающей скоростью. Все взгляды были прикованы к шаху, который оказался живым зрителем. Опять же, Парижский вестник:

«Шах смотрел шоу с интенсивным, почти детским интересом». Он просиял улыбкой «и от души хлопнул в ладоши так, что его безупречно белые перчатки порвались». Как и любой другой член аудитории, он был поражен, когда Энни Оукли исполнила свой удивительный новый трюк, пробив дыру в тузе пик с десяти ярдов. Все это время шах потягивал из стаканов ледяную воду и грыз фрукты.

Репортер «Геральд», уже много раз видевший все действия Дикого Запада, полностью сосредоточил свое внимание на почетном госте:

«Он, должно быть, очень нервный человек… Потому что он едва ли был спокоен в течение двух последовательных мгновений. Он вечно скрещивал и перекрещивал ноги, постукивал своими лакированными ботинками – очень маленькими, кстати, – о перила, потирал свои августейшие большие пальцы, как терка для мускатного ореха, или теребил свои короткие черные усы. Его возбуждение достигло апогея, когда появились взбрыкивающие лошади, и если бы они продержались дольше, он, вероятно, наградил бы некоторых всадников орденом Персидского солнца, луны или звезд».

Французский репортер тем временем отметил дикий смех шаха над ездой на бронко[34].