Эйфория

Легко приподнявшись, она чуть отодвигается, грациозно встает и, стоя на коленях, разворачивается к нему спиной и царственно опускается на локти. С трудом удержавшись от восхищенного возгласа, Бенедикт только хмыкает и, проведя кончиками пальцев по ее бедрам, приникает губами к теплым складочкам между ее беззастенчиво распахнутых ног. Он вылизывает ее долго и с наслаждением, слушая, как она всхлипывает от восторга, пока дрожь ее тела не делается непрерывной, а его собственное желание – нестерпимым. Тогда Бенедикт снова касается ее бедер, мягко прося опуститься, и укладывает ее набок спиной к себе.

Он проводит по ее шее одной рукой, а второй сводит ее ноги вместе и, согнув в коленях, поднимает их и прижимает к ее груди. Она чуть слышно стонет, когда ладонь Бенедикта оказывается там же, где не так давно находился его язык. Он скользит пальцами ниже, желая убедиться, что от вчерашних игр не осталось неприятных воспоминаний. Несколько беглых прикосновений и довольное мурлыканье Гарриет не оставляют сомнений в этом, и Бенедикт, привстав, отыскивает среди складок лежащего рядом одеяла брошенный с вечера презерватив. Открыв упаковку и натянув его на требующий немедленного внимания член, он снова ложится позади нее и медленно, преодолевая искушение ворваться одним грубым толчком, входит в ее тело.

Гарриет выгибается, насколько позволяет ее поза, оставляющая не так много пространства для маневра, и ее стоны, прежде короткие и тихие, становятся громче и ярче. Смешиваясь, они быстро сливаются в один, больше похожий на крик, в котором помимо наслаждения от его ласковых движений внутри нее, явственно звучит просьба не сдерживаться. Положение, в котором она находится, не позволяет двигаться, и Бенедикт обхватывает ее крепче, еще сильнее возбуждаясь от возможности единолично контролировать процесс, и отпускает себя полностью, сосредотачиваясь на неуклонно ускоряющемся ритме, от которого они вскоре кончают, разделяя на двоих один радостный вдох. Еще несколько мгновений он продолжает удерживать ее в объятиях, а после разжимает руки, выпуская ее колени, и она выпрямляется и укладывается на спину, счастливо улыбаясь и уставившись в потолок.

– Кажется, нам стоит позавтракать. Как ты думаешь? – спрашивает Бенедикт спустя десять минут полного молчания.

– Хорошая идея, – благосклонно отзывается Гарриет. – А то я уже думала, что утром ты предпочитаешь ограничиваться свежевыжатым соком, – он не видит ее лица, но вполне достаточно и ее голоса, поддразнивающего и искрящегося смехом.

– Как правило, да, – невозмутимо отвечает Бенедикт. – Но сегодня я чувствую себя ненасытным.

Глава 4 Тони. Стаккато

Стаккато (итал. staccato – «оторванный, отделённый») – музыкальный штрих, предписывающий исполнять звуки отрывисто, отделяя один от другого паузами.

Утро пятницы встретило Тони Фака небольшой дорожной пробкой, спешными раздумьями об очередном деле и фантастически яркой, буквально сияющей улыбкой Бенедикта. Припомнив наскоро, что накануне его партнер вроде бы собирался идти в театр со своей матерью, встреча с которой, при всех добрых чувствах Бенедикта к миссис Тэррингтон, едва ли могла вызвать столь ошеломляющий эффект, Тони сразу насторожился. Не то чтобы он не любил, когда его друг был в таком настроении: просто он еще с юности хорошо помнил, чем подобное настроение заканчивается. Тони глубоко вздохнул. Года три назад оно закончилось тем, что они проснулись в полицейском участке абсолютно голыми. Впоследствии никто из них так и не смог вспомнить ни того, что с ними произошло, ни как они там оказались. С другой стороны, резонно заметил Тони про себя, глядя на то, как Бенедикт, напевая какую-то популярную мелодию, открывает и закрывает ящики стола в поисках неначатой пачки сигарет, нет ничего плохого в том, чтобы позволить себе иногда невинную шалость, – а в том, что вчера Бенедикт ее себе позволил, у него не было ни малейших сомнений. Оставалось выяснить, что это. Тони мысленно потер руки.

– Ну? – спросил он, когда сигареты были найдены, а Бенедикт уселся за стол, с наслаждением закурив. – Рассказывай, – добавил он, увидев непонимающий взгляд друга, – что ты вчера натворил.

Бенедикт только плечами пожал, сделав вид, что категорически не понимает, в чем его подозревают. Ну, конечно.

– Ты знаешь, что я не твоя мать и терпеть не могу играть в игру «Кого раньше стошнит», – Тони подошел к столу и оперся на него обеими руками. – Выкладывай. Что произошло вчера в театре?

Или после него. Второе более вероятно, учитывая, что в большинстве случаев на операх и балетах Чайковского Бенедикту едва ли удавалось высидеть дольше получаса, а новый рекорд, которым он откровенно гордился, составлял тридцать две минуты, – у него просто не было времени для того, чтобы учудить что-то прямо там. Тони почувствовал себя кем-то вроде гончей, берущей след.