Эйфория (СИ)

Начинался дождь. Катаклизмический момент, угроза которого нависала так долго, наконец наступил. Жирные, мучительные бусины дождевой воды бомбардировали крышу, окна и ветровое стекло Джейдена, пока дворники не сметали их неистово прочь. Преждевременная ночь опустилась на город, когда грозовые тучи заволокли небо, а семьи укрылись в своих домах. Деревья вдоль дороги корчились так и эдак, в то время как колоссальная буря завывала по улицам. На дороге было мало машин: как таковые, по счастью, под угрозой из-за кульбитов Нормана были немногие. Въезжая на Кэлорама Хайтс, он жестко затормозил, поднимая в воздух россыпь брызг, и припарковал свой «Форд» у обочины.

Агент вышел из машины. Он был невосприимчив к дождю, хотя тот и сбегал по его плечам, промачивая костюм. Грандиозные особняки, переполнявшие район, изучались им даже в то время, как капли стекали всюду ото лба до подбородка, собираясь на его ресницах, издавая оглушительный шум, коллективно ударяясь о промокшую землю.

Он прошёлся взад-вперёд по улице, прислушиваясь к хлюпанью своих испорченных ботинок.

Время убегало калейдоскопом ощущений. Было так много шипения холодного дождя, пролетающего мимо его ушей, ледяных осколков, проносящихся сквозь плоть, крови и дождя, смешавшихся на его языке. Боль – столь яростная, алая боль, – напоминание о которой он по-прежнему мог ощущать обёрнутым вокруг своих пальцев.

Боже, я в таком дерьмовом замешательстве.

Норман остановился перед особенно огромным и особенно роскошным домом. На лужайке образовывались потоки воды. Ряд широких окон, отчасти заволоченный моросящим туманом, светился приветливым жёлтым светом. Кто-то сидел у одного из них и (насколько он мог понять, исходя из силуэта), возможно, свернувшись калачиком в кресле с хорошей книгой, возможно, смеясь с розовощёким ребёнком, возможно потягивая скотч, хотя это мог быть всего-навсего предмет мебели.

Одинокая фигура, стоящая в ненастье на улице, сделала глубокий вдох и прислонилась к бетонной стене, граничащей с домом. Ни с того ни с сего Джейден осознал, насколько безумным стал. Какой план действий он себе нафантазировал? Что приедет в какой-нибудь авторитетный район и вот так запросто найдёт людей, которых ищет? Суровая месть? Убийство одного из директоров ФБР?

Сжимая бока, Джейден поплёлся в направление, где – как он думал – оставил машину.

Но он не смог найти её.

Его вдохи, выдохи теперь деградировали до всхлипываний. Он издал низкий, но жалобный стон, напоминающий стон раненого зверя. Точно узнавая лимит своих сил и достигая его истрепанного конца, идущая на выздоровление лодыжка подвела Нормана, и он опустился на колени, а жидкость сомкнулась вокруг его конечностей. Половина его тела бездействовала так, словно была парализована.

Иногда, когда физическая оболочка в самом хрупком её состоянии, разум может удивить внушительными ментальными способностями.

Куда мне идти дальше?

Всё, во что я когда-либо верил, — ложь.

Как мне теперь жить? Как мне подняться и ставить одну ногу перед другой?

УРС не помогает мне — оно убивает меня. Триптокаин несёт с собой мешок для трупов. Пара моих начальников уничтожает всё, чем я являюсь, а я даже не заметил, даже не оказал сопротивления. Они разрушают всё, во что я верю, но я слишком напуган, чтобы признать истину. Как я могу отрицать видеодоказательство после того, как видел его своими собственными глазами? Нет, всё это было спланировано.

Так что есть одно единственное объяснение: больше ничто не подлинно.

Чёрт! Как я могу смириться с этим?

Таковым было это сумасшествие, это внезапное падение посреди вашингтонского тротуара под дождём со шквалистым ветром — отказом верить в безобразную правду. Как Рейни и предвещал.

Был ли он прав насчёт всего?

Норман не знал, сможет ли он это вынести.

Теперь слёзы пришли легко. Укол за уколом копий дождевой воды сдетонировали в ливне над ним, бомбардируя его, очищая его.

Всё болело. Каждая частичка его болела: от его существа в целом до каждого отдельного атома, отвергающего ложь, обнаруженное беззаконие. И они болели от того, что Норман знал: часть его была в курсе, всегда была в курсе, а всё же он продолжал скрывать это от себя, и это было подобно двойному предательству.

Я знал, разве не всегда я знал? Не была ли истина всегда здесь: лежащая под слоем уловок и шепчущая мне в темноте?

Боль одолела его сердце, и он не мог больше дышать.

Небо раскололось высоко вверху в приступе титанического превосходства. С каждой вспышкой грома или молнии сцена вокруг него то появлялась, то выходила из фокуса, словно по щелчку пальцев: вспышка, осенние деревья и цветные блики солнца, вспышка, пелена ливня перед глазами, вспышка, жёлтый, вспышка, синий, вспышка, вспышка, вспышка.

Он ненавидел всё это: ненавидел дождь, ненавидел свою зависимость и свой внешний вид, но больше всего он ненавидел самого себя.

Поэтому он распростёр пальцы в кармане, вынул тубу цвета морской волны, втянул в себя, трепеща веками, холодный, влажный воздух, болезненное опьянение, восторг – один, два, три раза – и всё было хорошо.

Комментарий к Глава 7. Депрессия