Эйфория (СИ)

— Не хотелось бы обсуждать это раньше времени. Любопытно узнать, если я удовлетворительно завершу моё назначение, смогу ли я попросить Бюро о маленьком одолжении, — она силой заставила себя не прерывать зрительный контакт. — Возможно, сэр, вы помните, что мой отец несколько лет назад был специальным агентом здесь. Я всегда хотела получить доступ к файлам его последнего дела, но они всегда были под грифом «секретно». Понимаете, чтобы прояснить для себя детали его смерти. Он умер при исполнении, и нам не многое сообщили. Эм, сэр… я надеялась…

Он улыбнулся. Это была жёсткая улыбка: не без доброты, но с нотками холода, сокрытыми в глазах.

— Ничего не могу обещать. Однако, я сделаю всё возможное, Донахью.

***

На ней было надето жёлтое платье. Небо было таким голубым, что от его вида болели глаза неким странным, приносящим удовольствие образом. Он не мог перестать улыбаться.

— Ну же, копуша! — крикнула она.

Он последовал за звуком её солнечного голоса. Они были в поле полном лютиков, барвинков и высокой травы. Бабочки-красные адмиралы проплывали мимо него, пока он шёл, лаская его кожу атласными крыльями и затем продолжая движение.

Всё представляло из себя идеальную картину, словно стеклянный снежный шар, только наоборот.

Когда он достиг вершины небольшого холма, смог увидеть у их ног раскинувшийся вширь и вдаль пейзаж – сочный и зелёный – из более чем нескольких сотен райских лугов. На холмах слева от них стояла полусокрытая деревушка. Норман не видел на небе ни облачка.

Она махала ему, стоя в тени молодого клёна. Он был высокий и широкий, с тонкими ветвями: их ещё вырастет в изобилии, и в изобилии было места для этого. Но он хорошо потрудился над листьями в этом году, и землю устилало пятнистое, ещё прохладное покрывало из них, на которое можно было присесть и отдохнуть от палящего солнца.

Подходя ближе, Норман увидел, что она устроилась у скрученного ствола дерева и сидела на большом, петлёй выступившим из сухой почвы корне. Она жестом предложила ему сделать то же самое.

Он присоединился к ней под блаженною тенью, пот уже охлаждал его кожу, а сладкий запах летней травы заполнил его голову.

Они окинули взглядом разворачивающуюся перед ними картину, сверкающие ручьи и поля барвинка. Казалось, пейзаж тянется в вечность. C высшей точки неба солнце опаляло всё, словно серафим. Где-то вдалеке лениво посвистывала какая-то птица. Фантазия летнего дня, распростёршаяся у их ног, и всё, что они могли, — впитывать её. Норман и мечтать не мог о чём-то более идиллическом.

Спустя несколько мгновений, прошедших ласкающим каскадом, он посмотрел на женщину, сидящую рядом с ним. На её лице отпечатались воспоминания о жизни, сильно отличающейся от этой. Сейчас, казалось, она чувствовала умиротворение. Она что-то тихо напевала и вертела в пальцах длинную травинку. Ему почудилось, что она может в любой момент раствориться в окружающем пейзаже.

Норман гадал, кто из них заговорит первым. В конце концов он осознал, что это должен быть он.

— Хотел бы я, чтобы мы смогли остаться здесь навсегда, — признался он.

— Знаю, — произнесла она. Она развернулась, чтобы посмотреть на него, и её глаза были медовыми. В её голосе было что-то от неминуемости наступления осени.

Он протянул руку, чтобы взять её ладонь. Она схватила его пальцы в свои, а затем они почувствовали одновременно тепло и холод. Тогда он осторожно посмотрел на неё: вбирая в себя её ласковое лицо, её золотисто-каштановые волосы, обещание, что давало её тело, сокрытое платьем, взгляд пронизывающих жёлтых глаз.

Он почувствовал, что слова застревают у него в горле.

— Ты та самая, Мелисса. Всегда была ею, — произнёс он.

Она улыбнулась.

— Была ли? Или ею был лишь придуманный тобою образ меня?

В его сознании промелькнули другие женщины, другие мечты, другие исходы.

Он пытался найти ответ, но ответ не находился. Вместо этого, пристыженный, он снова посмотрел на долину, раскинувшуюся перед ними. Показалось, что теперь жара усилилась, а солнце было темнее, но отчего-то ярче. Норман знал, что по-прежнему держит руку Мелиссы, но больше не ощущал её пальцев. Всё начало неметь, словно он лишь отсоединившаяся ячейка пришедшей в замешательство системы. Он моргнул, и ручьи больше не сверкали, а поля больше не были зелёными, как будто внезапный порыв ветра смёл холмы вокруг них. Но небо по-прежнему было чистым. Яркая картина стала однообразной и тусклой, хотя он откуда-то знал, что солнце всё ещё наблюдает за ними сверху. У него было лишь одно, последнее мгновение, чтобы посмотреть ей в глаза.

Очки были сорваны.

Он сидел за столиком для пикника в заснеженном Першинг Парке, УРС было зажато в его влажных от пота пальцах, память о Мелиссе незаметно тускнела в его голове.

***

Настоящая Мелисса Донахью была жива-здорова, всего в нескольких метрах, глубоко во чреве штаб-квартиры ФБР.