Эйнемида III. Надежда на весну.

– Ты будешь в оковах и так! Или ты думаешь, что победишь со своим жалким войском?!

– Но сколько воинов погибнет, а, Лаих?! Герийцев! Ты можешь их всех спасти... А может ты боишься, Лаих?! Боишься драться с женщиной?!

– Мужчине стыдно драться женщиной!

– Конечно, особенно если он её боится, – Кинана пожала плечами. – Ну что ж, давай, великий герой Лаих, пошли десять тысяч воинов захватить женщину, которую ты испугался!

Лаих нервно огляделся. Воины молчали, Ликофоон застыл с непроницаемым лицом, но стратег чувствовал, что все теперь смотрят на него. Смотрят, и ждут ответа. Может, действительно решить всё поединком? Но это же глупость! У Лаиха больше войска. Кинана предлагает такое от отчаяния, но ему-то зачем ставить всё на кон? Некстати вспомнилась палестра ордейского дворца и тоненькая девушка в тяжёлых бронзовых доспехах, порхающая вокруг соперника – самого Сосфена! А ещё она убила гисерского полководца... Нет, Лаих её не боится – будет он бояться какой-то женщины – но совсем не трусость поступить разумно, так ведь?

– Я не дерусь с женщинами! Разговор окончен, – повернувшись на пятках, Лаих быстрым шагом направился к своим, за спиной раздался презрительный смех Кинаны.

– Приготовь войска к атаке, – зло бросил Лаих шедшему позади Ликофоону.

– Стратег, воины устали после перехода и голодны, нечем засыпать ров, нечем валить частокол! Такой лагерь с налёта не взять!

Осознавая правоту помощника, Лаих раздражённо дёрнул плечом и направился туда, где рабы уже разбивали командирскую палатку.

***

Взять вражеский лагерь не вышло ни на следующий день, ни днём позже. На скорую руку состряпаный штурм захлебнулся под градом дротиков и войско бежало, едва защищающиеся начали вылазку. Лаих разжаловал командиров и велел всыпать по пятнадцать плетей каждому десятому из отступивших пентикостий. Вполне справедливое наказание, но, кажется, других оно не вразумило. Подчиняются, но смотрят волками, а за что? За то, что наказал трусов? Так что их, награждать за это, что ли? Герийский воин должен быть стоек и твёрд, а не отступать, когда не приказывали! В следующий раз надо наказать каждого пятого, может на этот раз дойдёт?

Лаиху постоянно казалось, что воины не выказывают ему должного почтения, а то и посмеиваются за спиной. После неудачного штурма бешеная Кинана снова повторила свой вызов, а из лагеря мятежников то и дело слышались глумливые выкрики, на которые было настрого запрещено отвечать. Когда всё закончится, тогда поговорим. Царь велел привести Кинану, но насчёт остальных-то мятежников ничего сказано не было. На кол каждого десятого... Нет – пятого! Пускай пошутят оттуда, а он, Лаих, послушает! Вот будет весело!

– Ну что, стратиоты, над чем смеёмся? – с наигранной весёлостью спросил Лаих у окруживших костёр воинов. При его появлении смех стих и улыбки сползли с лиц. Замечательно, кажется ему уже удалось внушить должный страх перед командиром. Пример тех троих, что вздумали отвечать без почтения и были выпороты, не прошёл даром. Теперь нужно завоевать их любовь – плёвое дело. Бочка вина, посидеть у костра и готово, много ли надо простолюдинам? Не сильно больше, чем коровам, которых они пасут – хорошая шутка, надо будет рассказать во дворце.

– Да вот, стратег, думаем, как сегодняшнюю добычу делить: кому синяки, кому шишки, – ответил могучий ветеран с начинающей седеть бородой. Остальные застыли с каменными лицами, точно болванчики.

– Как тебя зовут, воин? – Лаих с деланым спокойствием обернулся к шутнику.

– Декадарх-эпистат Полемон, стратег, – так же спокойно ответил тот.

– Ну-ну, ладно, отдыхайте, – Лаих по-свойски хлопнул кого-то по плечу и пошёл дальше. Нужно вымыть руку и не забыть распорядиться насчёт этого Полемона – пусть мастигомаст вобьёт ему в башку немного ума, раз боги не озаботились. А может лучше казнить? А то порки, видно, кое-кого не вразумляют. За спиной вновь раздался взрыв хохота, отнюдь не улучшивший стратегу настроение.

***

Заснувшего было Лаиха разбудил тревожный рёв военного рога и топот сотен ног. Он выскочил из шатра, забыв даже шлем. Время было предрассветное, утро выдалось туманным. Лагерь гудел, как муравейник, воины бежали на позиции, звучали приказы и сдавленные ругательства разбуженных педзетайров. Всё, как задумано.

– Готово, Ликофоон? – спросил Лаих подбежавшего заместителя. – Мятежники?

– Всё спокойно: в лагере часовые, факелы горят.

– Ну, сейчас мы их разбудим. Командуй наступление.

Ночная атака ‒ классика военного искусства. Пока они там сообразят, что к чему, педзетайры будут уже у частокола, а дальше – дело времени. Сдавленно прозвучали команды, и войско двинулось вперёд, к ничего не подозревающему вражескому лагерю.

Мятежники заметили врага, и из-за частокола полетели стрелы, но редкие – должно быть, все лучники ещё не успели занять позиции. Ликофоон скомандовал: «Бегом!» и педзетайры бросились вперёд, а дальше началось невообразимое.