Эйнемида IV. Солнце нового мира.

– И что с того? Я не принимал вашу веру и не иду вашим путём. Ни у кого здесь нет права судить меня. Хотите казнить, казните как военнопленного, но не как преступника.

– У тебя свой путь, но следуешь ли ты ему? Отчего ты покинул Эфер?

– Ну если тебе так хочется знать… – Диоклет пожал плечами. – Я был молод, искал славы, хотел увидеть чужие земли… Ну, я повздорил с отцом.

– У тебя есть братья?

– Нет. Старший умер, когда мне было восемь лет.

– Что гласит обычай твоей страны? Как должно относиться к отцу?

– С почтением, – нехотя ответил Диоклет. – Отца должно почитать и повиноваться ему, заботиться о нём в немощи…

– А ты поссорился с ним и бросил его одного.

– Мой отец – богатый и могущественный человек. Он сам может позаботиться и о себе, и о ком угодно.

– Какое богатство заменит единственного сына? Почему ты уверен, что прямо сейчас твой отец не в беде и не нуждается в твоей помощи?

– Это не твоё дело! – вспыхнул Диоклет, злясь ещё больше из-за того, что пророк был прав. – Хочешь казнить – казни, хочешь выкуп – давай обсудим, но судить меня ты не имеешь права!

– Это не моё – это твоё дело, и судить тебя должно тебе самому. Плох тот, для кого есть судья строже, чем собственная совесть.

– Мне не нужны твои нравоучения! Ты не мой отец и не мой начальник! Я твой пленник, вот и обращайся со мной, как с пленником!

– Ты пленник собственных заблуждений, которые ведут тебя по неверному пути и сулят гибель, страшнее гибели телесной. И ты не желаешь слышать слов, что могут направить тебя на верную дорогу.

– Что ж, пусть так, но какой дорогой следовать и верная ли она решать мне.

– Тот, кто был здесь до тебя, говорил о мятеже против предыдущего царя, – неожиданно сменил тему Алгу. – Что ты делал в то время?

– Сражался. Что ещё может делать наёмник?

– За кого?

– За царя Нахарабалазара.

– Не за того, кто платил тебе и кому ты обещал служить?

– Мать царя Нахарабалазара – наша соотечественница, мы помогли ей…

– Хотя платил вам царь Ушшурбалиссар. Вы предали нанимателя, нарушили договор. Нарушили собственные законы и сошли с собственного пути.

Диоклет промолчал. Безликая белая маска пророка смотрела на него, не выражая ровным счётом ничего.

– Я не понимаю, к чему этот разговор, – промолвил он наконец. – Я уже сказал: ты мне не судья. Я твой пленник, если нужно, я дам выкуп…

– Никакое богатство не стоит истины. Я задал тебе вопросы и познал твою суть. Желаешь ли ты добавить что-то ещё?

– Ты мне не судья, чтобы я оправдывался перед тобой, – упрямо склонил голову Диоклет.

– Когда царь велел казнить наших братьев, там, в Нинурте, что делал ты?

– Это неважно. Я пленный, а не подсудимый. Мы либо будем говорить о выкупе и прочих вещах, что обсуждают пленный и пленитель, либо ни о чём.

– Что ж, ты смел, а это свойство человека, идущего прямым путём, но одно доброе свойство не способно вывести к цели, если назад тянет множество дурных. Ты предавал, ты нарушал собственные законы и не чувствуешь за собой вины. Я не вижу правды в твоём сердце. Отрубите ему голову, и да рассудит его тот, кто карает и милует.

***

– Не убивайся так, Энекл, – Каллифонт положил руку на плечо товарища, мрачно созерцающего темнеющий восточный горизонт. – Пока мы не видели тела, мы не можем сказать наверняка, жив он или мёртв. Его могли взять в плен. Варвары жадные, они могут потребовать выкуп, и у Диоклета наверняка хватит средств его уплатить.

– Если надо, я сам уплачу – последний хитон заложу…

– И я в стороне не останусь, и Клифей, да и царь пообещал дать на выкуп полководцев. Сколько попросят, столько и соберём. Вот погоди, пойдут варвары на переговоры – первым делом о Диоклете спросим. Обещаю.

– А если не пойдут?

– Да куда они денутся. Рано или поздно пойдут. Когда мы их разобьём, то уж наверняка…

– То-то мы их сегодня разбили…

– Это была моя ошибка… – Каллифонт помрачнел. – Я недооценил врага, но в другой раз я ошибки не повторю. Мы отойдём к Нинурте. Она неприступна, а там придёт подкрепление с запада. Мидонию невозможно завоевать. Даже если варварам удалось победить в одной битве, это ничего не значит. Мы разобьём их, а там поговорим и о Диоклете.

– Эйленос всесильный, хоть бы это было так, – вздохнул Энекл. – Если надо, буду сражаться за десятерых, лишь бы скорее всё прояснилось.

– Вот это Энекл, которого я знаю, – Каллифонт с чувством хлопнул товарища по плечу. – Будем делать своё дело, а боги пусть делают своё, мы же, в свой черёд, принесём им добрую жертву. Собирай отряд, Энекл. Мы идём к столице.

***

У входа послышались звуки перепалки, затем полог распахнулся, и в шатёр ворвался черноволосый и чернобородый мужчина в коричневом халате, перехваченном широким жёлтым поясом со сложным узлом на боку.

– Хвала тому, кто даёт и отнимает, я успел! – воскликнул он по-мидонийски, и Диоклет с удивлением узнал голос старого знакомца Палана. Не дав никому опомниться, проповедник бросился вперёд и с маха упал на колени перед Алгу.

– Указующий, молю тебя, даруй мне жизнь этого человека! – вскричал он.