Эйнштейн и религия

Такое отношение к смерти показывает, что смерть вообще есть представление позднее, возникшее с началом анимизма. В безличной доанимистической стадии прямого восприятия смерти еще не было. Существовал, быть может, темный, инстинктивный страх пред непонятным, пред ударом, невидимо откуда.

Безличная mana все же является активным источником, религиозной силы. Из mana возникает табу, религиозное предписание, большей частью запретительного характера. Содержание табу вообще совершенно конкретно. Табу не имеет за собой личного религиозного авторитета, но тем более оно действительно. «Нельзя!», «грех» — и кончено.

Но в сущности и до сих пор все религиозные запреты безличны и божественная воля, связанная с ними в качестве авторитета, имеет совершенно внешнее значение. Важно не то, что «бог накажет», а именно то, что «нельзя!», «запрещено!». Можно наконец не веровать в бога, а верить в табу, избегать молчаливо числа тринадцать, гадать на чет-нечет, на вынется-сбудется. Такие гадания тоже совершенно безличны.

Можно напомнить прекрасный пример из романа «Воскресенье» Толстого.

«Третий член суда, — у него была привычка всеми возможными средствами загадывать на вопросы, которые он задавал себе.

Теперь он загадал, что если число шагов до кресла от двери кабинета будет делиться на три без остатка, то он вылечится, а если же не будет делиться, то нет. Шагов было 26, но он сделал маленький шажок и ровно на 27-ом подошел к столу». Этот третий член суда — человек разделявший левые взгляды и читавший запрещенные статьи. Гадание его, разумеется, совершенно безлично[38].

Безличная mana — это всеобъемлющая матрица, из которой возникают позднее религиозные образы-духи.

К приятию идеи mana можно подойти и другим путем, восходящим. Как известно, у множества народов в расцвете анимизма существует одновременно с духами и хозяевами вещей какое-то странное представление о верховном существе, о боге-творце, стоящем над миром. Христианские миссионеры раньше считали это представление остатком древнейшего единобожия. Люди научного образа мысли оспаривали существование такого божества, но факты, подтверждающие это, слишком многочисленны. Спор этот продолжается и теперь с неослабным упорством. Например, редкий номер английского трехмесячника «Folklore» не содержит статьи об «отце», о «творце», о «вседержителе», или о чем-нибудь в этом роде.

Некоторые из новейших ученых пытались найти естественное об’яснение этим фактам, но все это остается лишь в области дедукций и догадок. Так, А. Ланг говорит: «Коль скоро человек стал творцом вещей под воздействием культуры, он может составить себе идею о всеобщем творце вещей»[39].

Профессор Леуба старается найти для вышнего бога «особый и независимый источник», — и точно также говорит: «Вышний бог по преимуществу Творец»[40].

Другие исследователи проводят параллели социологического свойства. «Почему бы вождь богов не мог естественно преобразиться из вождя людей»[41].

Все эти рассуждения однако слишком рассудочны и прямолинейны. Религиозные идеи не возникают путем рассуждений ни в первобытное время, ни также и теперь.

Первобытный человек не строит силлогизмов о творце вещей. Что касается «вождя богов» и «вождя людей», то вообще первобытная общественная организация слишком несовершенна, чтобы влиять на идеи и представления людей.

При более подробном и внимательном рассмотрении оказывается, что это центральное верховное божество первобытных людей сильно отличается от активного бога монотеистов, в особенности же от семитического настойчивого бога Иеговы-Аллаха. Верховное божество первобытных людей — это существо довольно странное, пассивное и вялое, живущее где-то высоко на крайнем пределе небес, недоступное человеку. Оно не имеет никакого интереса к земле и к человеческим делам. Божество это — старинное «от начала времен», «от первых дней творения», но в настоящее время оно как бы удалилось от дел. Этот бог вечно почиет от трудов. Этот бог, так сказать, одряхлевший, ущербленный, отставной. В одном из сибирских рассказов Короленки выдвинуто такое представление об ущербленном боге, свойственное русским поселенцам на Лене, полувыродившимся и совершенно одичавшим. «Старенький, стар, а все мало-мало делами правит».

Формула эта, однако, не русская, а инородческая, очевидно, заимствованная русскими.

Даже и в сотворении мира центральный бог принимал какое-то пассивное участие. Точный перевод его имени на многих языках есть не «творец», а «тот, кто побудил мир сотвориться». Дальнейшее приведение мира в порядок принадлежит не творцу, а другому мироустроителю, более активному, божественному герою-посреднику, прародителю людей, зачинателю культуры, главному и первому изобретателю.

Дальнейшее развитие этого круга идей привело у одних народов к дуализму, к двубожию, причем один бог представляется верховным и благим, но пассивным, а другой бог — подчиненным, активным и злым.