Её имена (сборник)

,
веточки – по Шекспиру.
Так, чтобы я поверил,
говорит дождевой сирый
червячок Алигьери.

Почерк твой неразборчив,

шепчет в глаза осень
влажных от света строчек,
будто она из писем
тех, что уже не пишут.
Некому, да и нечем.

Трогай меня тише,

легче, бесчеловечней.

Что же тебя так водит

сверху, с краев и снизу
одновременно. Видит,
то есть теряет смысл.

Шатким, но без нажима,

богом пиши, словом.
Просто пиши, пиши нам,
дядя всего живого.

Ты ведь один в природе

письменный среди устных.

Ни для чего ради —

домик, окно, чувство.

Легче, как будто вышла

жизнь, ну а те – далече.

Трогает – выше, тише,

легче тебя, легче…

«Бегут, как живая тропа…»

,
с ломким шелестом крови сухой,
сцепленные,
как заржавленные крючки —
женщины,
длинноногие,
с запрокинутыми головами,
без глаз.
Всем народом бегут.
Всё, что мир им оставил —
лишь запах
и осязанье.
Бегут. Рвут на части
и давятся всем, что у них на пути.
Столько их, сколько нас.
Женщины многорукие,
девочки, ломкие, как секунды.
Видят его.
Он лежит,
огромен,
поводя крыльями,
цвета листьев запятнанных светом.
Они окружают его, ликуя.
Он – из тех, кто покинул их навсегда.
Он источает запах,
они чувствуют, как от него разит
будущим.
Виснут на нем,
ломают крылья,
лакомятся, возбуждены,
и вспять бегут,
над головой неся его,
как дирижабль.
И в доме
перед ней кладут.
Она его во тьме перебирает
у ног своих поющими руками.
Как Голгофа,
она – темна снаружи.
А внутри – светла утробой.
И он восходит на нее,
и женщины шевелятся, как буквы
черновика у их подножья.
Она с ним сделает все то, что
им не дано – их новый день.
И к выходу, на свет
сучатся письмена,
как кровь сухая.

«Иногда я вдруг останавливаюсь…»

,
отвожу взгляд от книги
и пытаюсь представить…
Например, как ее автор в лесу
разводил бы огонь:
его движения, взгляд, пальцы,
как он ищет древесную ветошь,
как возводит ее на земле,
партитура зазоров, касаний,
как живет предстоящее,
как он трогает память,
и насколько она беспокоит его —
вон та ветка, торчащая в сторону?
Как он входит в огонь —
как в любовь, или в дом,
или как снаряжают мертвых?
Как растит он его, и насколько
огонь его видит?
Не о технике речь, не об опыте,
а о чувстве единого, такте
меж ветошью, воздухом, светом,
теплом и рукой. Для начала.
И взгляд отвожу, возвращаясь
и ошибаясь рукой и теплом,
пока привыкают глаза.

«Корабль тонет у берегов Мальты…»