Её цветочки

Здесь же росли и садовый лютик Мэдлин, и лантана самой Фрэнсин. К стволу кизила жались фиолетовые крокусы, цветы Монти, маленького Монти, прожившего слишком недолго, чтобы иметь свой собственный цветок. Противоположный край клумбы окаймляли дельфиниумы; они уже проклюнулись, но до появления их синих, белых, сиреневых и розовых цветов было еще далеко.

– Розина? – пробормотала она, поскольку мисс Кэвендиш не упоминала лишь это растение, и Фрэнсин предположила, что мама определила малышке цветок уже после ее смерти.

А надо всем цвел кизил, дерево Бри, покровительственно прикрывающее своими ветвями растения на клумбе, словно лаская их.

Только так Фрэнсин могла узнать, какими были ее потерянные сестры, но все сведения об их характерах были здесь, выраженные языком цветов, который использовала Элинор Туэйт в память о своих детях, и эти описания были более содержательны и наглядны, чем любые фотографии.

Чувствуя, что в горле у нее образовался ком и что к глазам подступили слезы, Фрэнсин отвернулась от клумбы, которую она не могла заставить себя раскопать, и начала копать соседнюю.

* * *

Пять дней она продолжала разорять свой сад, начиная копать на рассвете и работая дотемна. Она была так одержима поисками тел сестер, что почти не ела, почти не замечала, сколько времени или какая стоит погода, и только тупо и безучастно смотрела на Мэдлин и Констейбла, когда те приближались к ней. Вскоре они сообразили, что лучше оставить ее в покое, и Туэйт-мэнор окутала пелена странного молчания. Никто не мог понять, как к ней подойти, когда вечером Фрэнсин возвращалась в дом, испачканная землей и падающая с ног от изнеможения. Она упорно не соглашалась принять помощь Констейбла, немало озадаченного опустошениями, производимыми ею в саду. Но Фрэнсин не отвечала ни на какие вопросы, а просто поднималась на второй этаж, ничего не видя вокруг, и падала в кровать.

Однако, несмотря на изнеможение, Фрэнсин по-прежнему чувствовала исходящую от ее дома угрозу и была убеждена, что в нем поселился дух Джорджа Туэйта, наблюдающего за каждым ее движением. Он оставался рядом, когда она просыпалась, чувствуя себя нисколько не отдохнувшей, с затекшими руками и ногами. Более того, из стен исходил шепот, сменяющийся тишиной, которая повисала тогда, когда ей это было не положено; затем ночами слышались стуки. Когда Фрэнсин находилась в саду, у нее постоянно было такое чувство, будто за ней кто-то следит, и она то и дело поглядывала на окна дома с их свинцовыми переплетами. Те тоже смотрели на нее, смотрели безучастно, но время от времени ей казалось, что в окнах верхних этажей она видит какое-то движение.

И дело было не только в тревожной атмосфере, но и в свежих синяках, которые она замечала у Мэдлин каждый день. Та не жаловалась, но всякий раз встречалась с Фрэнсин взглядом, и они понимающе смотрели друг на друга.

Позже Фрэнсин поняла, что в те дни лихорадочной активности она просто сошла с ума, но в каком-то смысле это было чем-то вроде очищения. Как будто, опустошая свой сад, она избавлялась от каких-то ужасных страхов и исцеляла свою изломанную душу. С каждым новым растением, вырванным из земли, она чувствовала, что становится чище, хотя и не понимала, почему ей надо очищаться.

Приближался вечер пятого дня, когда Фрэнсин наконец оказалась лицом к лицу с лабиринтом из рододендронов. Она одеревенела от усталости. Вокруг были разбросаны сотни растений с обнаженными корнями, вянущими цветами, высыхающими листьями. Она не пожалела даже бордюр с защитными травами – ведь теперь их защита была не нужна, поскольку зло уже проникло в ее дом и не желало из него уходить.

Фрэнсин посмотрела на высокие стены из рододендронов, думая обо всех тех часах, которые она провела среди них, – как правило, прячась от Мэдлин. И здесь с ней всегда находилась Бри. Этот лабиринт был создан сотни лет назад, и в нем имелось множество тайных закоулков. Ей хотелось, чтобы к ней вернулось то смутное воспоминание, в котором перед нею предстала живая Бри. Но оно не возвращалось, и Фрэнсин видела перед собой только то, что уже успела запомнить.

Вздохнув, она принялась обрезать ближайшую стену.

– Фрэнсин?

Она в испуге уронила ножницы для обрезки веток и обернулась. Убрав со лба выбившиеся из прически пряди, посмотрела на Мэдлин, которая стояла, нерешительно ломая руки и глядя то на сестру, то на изуродованный сад.

– Что стряслось? – устало спросила Фрэнсин.

– Ничего не стряслось. Я просто хотела тебе что-то сказать.

– Ну? – отозвалась Фрэнсин, видя, что сестра продолжает обводить взглядом сад, озадаченная произведенным в нем опустошением.

– Я позвонила Себастьяну. Хотела попросить у него совета… относительно нашей проблемы с призраком, – добавила Мэдлин, когда Фрэнсин непонимающе уставилась на нее.

– И что?