Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Англичане, осознав, что им не изменить намерений Эйзенхауэра, постарались замять это дело. Шторм начал спадать, поскольку ни одна из сторон не хотела разрыва. Британцы практически согласились на второстепенную роль Монтгомери. Черчилль, хорошо понимая необходимость англо-американской солидарности в послевоенный период, взял на себя инициативу в улаживании конфликта. В послании Рузвельту он писал: "Я хотел бы засвидетельствовать глубокое уважение, которое правительство Его Величества испытывает к генералу Эйзенхауэру, наше удовлетворение тем, что наши армии служат под его началом, и наше восхищение его великими качествами, характером и личностью". Черчилль послал копию этого послания Эйзенхауэру, добавив, что "его крайне опечалило бы", если хоть что-то сказанное им ранее "доставило вам огорчение". Премьер-министр тем не менее не устоял, чтобы не добавить, что союзники должны взять Берлин. "Мне представляется крайне важным, чтобы союзники пожали русским руки как можно далее на востоке" *24.

Таким образом, хотя англичане и согласились на перевод 9-й армии от Монтгомери к Брэдли и на то, чтобы основной удар наносился в центральной Германии, они по-прежнему оставляли открытой проблему Берлина. Монтгомери поднял этот вопрос перед Эйзенхауэром 6 апреля, когда сказал, что он чувствует недооценку Эйзенхауэром Берлина, но "сам с этим не согласен; я считаю, что Берлин обладает первостепенной важностью и что русские, без сомнения, придерживаются той же точки зрения, хотя и делают вид, что это не так!!" *25.

Тем временем Маршалл сообщал британским начальникам штабов: "Только Эйзенхауэр знает, как вести эту войну и как приспосабливаться к изменяющейся ситуации". А что касается Берлина, то американские военные власти считают, что "психологические и политические преимущества, которые будут результатом возможного захвата Берлина раньше русских, не должны перевешивать очевидные военные императивы, которые, по нашему мнению, заключаются в полном разрушении немецких вооруженных сил" *26.

На следующий день Эйзенхауэр перенес решение этого конфликта на более высокий уровень, сформулировав свою точку зрения верховному командованию. Он писал, что принимает решения на чисто военной основе и что ему требуются новые директивы от ОКНШ, если последний намеревается действовать, исходя из политических соображений. Он писал, что наступление на Берлин в военном смысле неразумно, а затем добавил: "Я первый признаю, что война ведется ради достижения политических целей, и, если Объединенный комитет начальников штабов решит, что необходимость захвата союзниками Берлина перевешивает чисто военные соображения на этом театре военных действий, я с радостью изменю свои планы и начну думать, как осуществить новую операцию" *27. Британцы, зная, что мнения Маршалла им не изменить, даже не пытались что-нибудь сделать. ОКНШ ничего не изменил в директивах Эйзенхауэра. Поэтому он продолжал действовать по приказам, предписывающим ему уничтожение немецких вооруженных сил.

В первые недели апреля союзники продолжали наступать. Превосходство в подготовке войск, мобильности, в авиации, материально-техническом снабжении и моральном духе было огромным. Полки, роты, взводы, а иногда даже трое человек в джипе неслись вперед, отрываясь далеко от своих баз снабжения, не обращая внимания на провалы на флангах и вражеские подразделения в тылу и едва ли зная точное расположение немецких позиций — все были уверены, что немцы вряд ли смогут этим воспользоваться. Практически немецкого верховного командования не существовало; большинство немецких частей были обездвижены из-за отсутствия горючего. Организованная оборона отсутствовала.

11 апреля передовые части 9-й армии Симпсона вышли на Эльбу в Магдебурге. Симпсону удалось завоевать два плацдарма за рекой — один 12 апреля к северу от Магдебурга, другой — 13 апреля к югу от города. В результате немецкой контратаки с северного плацдарма его выбили 14 апреля, а на южном он закрепился.

Неожиданно оказалось, что у американцев есть возможность взять Берлин. Русское наступление еще не началось, а Симпсон был в пятидесяти милях от города. Он чувствовал, что может добраться до Берлина раньше Красной Армии, и попросил у Брэдли разрешения. Брэдли обратился к Эйзенхауэру. Эйзенхауэр сказал "нет". Симпсон остался там, где и был.

Пэттон был поражен. Его романтизм, острое чувство драматического, его глубокое знание военной истории породили в нем уверенность, что Эйзенхауэр упускает историческую возможность. "Айк, я не понимаю, как ты не замечаешь такого случая, — сказал он своему боссу.— Нам лучше взять Берлин, и побыстрее" *28.