Екатерина Фурцева. Женщина во власти

— Их злодеяния дорого обошлись народу, поэтому, говоря о тяжелых последствиях культа личности Сталина, нельзя обойти молчанием тех, которые писали свои зловещие резолюции и тем самым решали судьбу честных, преданнейших коммунистов. Я имею в виду Кагановича, на совести которого сотни репрессированных и расстрелянных руководящих работников железнодорожного транспорта, начиная от начальников дорог и кончая начальниками политотделов[117].

После верноподданнического выкрика из зала «Позор!» Екатерина Алексеевна подытожила вышесказанное:

— Да, товарищи, все эти резолюции и документы целы, и это больше всего волновало и беспокоило заговорщиков. По их поведению на этом заседании стало ясно, что они боялись того, что правда всплывет наружу, что о допущенных ими грубых нарушениях советской законности станет известно всей партии и народу. И вот тогда эти раскольники пошли на сговор, чтобы повернуть партию с нового курса, который восстанавливал ленинские нормы партийной жизни, на старые позиции времен культа личности. Это их и объединило[118].

^{Л. М. Каганович. 1930-е гг. [РГАСПИ]}

* * *

Буквально накануне эпохальных событий, вечером 17 июня, Лазарь Каганович, выехав на своей машине после приема в посольстве, обогнал машину, в которой ехали кандидаты в члены Президиума ЦК Екатерина Алексеевна Фурцева и Дмитрий Трофимович Шепилов и член Президиума ЦК Михаил Георгиевич Первухин.

Лазарь Моисеевич, как боец спецназа, гудком остановил их машину, на ходу выскочил, вытянул за рукав Шепилова, затащил его в свою машину, и они скрылись в неизвестном Фурцевой и Первухину направлении. У Екатерины Алексеевны, как водится, разыгралось женское (и политическое!) любопытство.

Она позвонила Шепилову по телефону и поинтересовалась, в чем же было дело. Дмитрий Трофимович сперва заявил, что до развилки дорог хотели ехать вместе, а затем «запутался в показаниях» и предпочел уклониться от ответа. На самом же деле он поехал не до развилки, а к Кагановичу — на неформальное совещание[119].

Очевидно, с Первухиным всё уже было сговорено, а Фурцеву в происходящее инициаторы заседания Президиума и примкнувшее к ним поначалу президиумное «болото» посвящать не собирались: во-первых, баба (как пить дать — трепанет!), во-вторых, пусть и не вполне надежная, но все же сторонница Хрущева и его курса.

Пожалуй, это можно счесть тактическим просчетом Молотова: намаявшись с совнархозной реформой в столичном регионе, Екатерина Алексеевна, будучи кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС, вполне могла бы присоединиться к «арифметическому большинству» Президиума ЦК и этим дополнительно осложнить жизнь первому секретарю ЦК.

Заседания Президиума, формальной целью которых большинство ставило перевод Хрущева на третьестепенную должность министра сельского хозяйства, а его соратника Михаила Андреевича Суслова — в министры культуры, проходили «за спиной Пленума ЦК»[120] с 18 по 21 июня.

— По отношению к т. Хрущеву (знаете, товарищи, есть очень тяжелое слово, но оно имеет свое название) я просто совершил предательство[121], — признал позднее Николай Булганин.

Причину, по которой Николай Александрович присоединился к группировке Молотова, Маленкова и Кагановича, впоследствии назвал он сам. Будучи председателем Совмина, Булганин стал объектом постоянной критики для Хрущева, который, как секретарь ЦК КПСС решал в партии (а следовательно, и в государстве) всё, но ни за что не нес персональной ответственности.

— Естественно, у меня создавалось недовольство этой критикой, недовольство накапливалось, превращалось в обиду, — каялся впоследствии Николай Александрович.

Недовольство Булганина было вполне логичным и оправданным, однако, как говорят в народе, «на обиженных воду возят».

Когда Николая Александровича «двинули» в председательствующие на заседании, Микоян, Жуков (которого по иронии судьбы вызвал в Москву звонком Шепилов), Брежнев и Фурцева принялись его отговаривать от этого шага, однако Булганин проявил большевистскую твердость и, по его собственному признанию, тем самым не только пошел на поводу у антипартийной группы, но и номинально стал ее лидером[122].

— Все мы понимаем, — говорил позднее поддержавший Хрущева на Пленуме Алексей Николаевич Косыгин, — не будь т. Булганина, не будь помощников в виде тт. Первухина и Сабурова, которые помогали в последнее время этой фракционной группе, конечно, эта антипартийная группа не решилась бы выступить, не решилась бы в этот ответственный момент времени в партии выступить со своими антипартийными действиями[123].

Это же заявил вслед за Косыгиным и сам Николай Александрович Булганин:

— От моей позиции в те дни зависело многое, и на Пленуме ЦК совершенно правильно указывали, что если бы я как член Президиума и председатель Совета Министров занял правильную позицию, то антипартийная группа не рискнула пойти в критике против партии, не пошли бы с этой группой и тт. Первухин и Сабуров[124].