Екатерина Фурцева. Женщина во власти

Фурцева выступала на пленуме долго и обстоятельно, ее речь, как и все остальные выступления в «прениях», неоднократно прерывалась репликами «рядовых» цекистов, которым впервые за долгие годы дали возможность не то что заговорить в полный голос, но вообще открыть рот на заседании ЦК по собственной воле. Екатерина Алексеевна рассказала об атмосфере, в которой проходили заседания Президиума, о беспочвенности обвинений, выдвинутых в адрес Хрущева, об объективности сложного положения, о экономике (в частности, о дефиците продуктов питания). Как водится, Фурцева подвергла острой критике Молотова со товарищи и присоединилась к предложению об оргвыводах в отношении фракционеров.

— Перед нами всеми, присутствующими здесь, раскрывается картина идейной опустошенности этих людей, — заявила Екатерина Алексеевна. — Подумать только серьезно, даже в первичных организациях рядовые коммунисты не могли бы вести себя так, как повели себя Маленков, Каганович и Молотов. Сейчас же они, как говорят, пойманы с поличным. Группа, которая участвовала в заговоре, призналась на пленуме, что такой заговор был, такая платформа была, что перестановка кадров намечалась. И даже после этого заявления выступают Молотов, Маленков, которые даже не сочли возможным после этого честно рассказать все пленуму. Да разве это допустимо, разве это достойно коммуниста!

— Для заговорщиков всё достойно! — тут же поддакнули из зала.

Подчеркнем, что руководители РКП(б) — ВКП(б) — КПСС не чувствовали разницы между терминами «заговор» и «сговор», хотя по большому счету первое в любой стране — особо тяжкое преступление, а второе в политике — стандартный тактический ход.

Фурцева продолжила:

— Я согласна полностью с теми предложениями, которые были высказаны по поводу оргвыводов. Нельзя нам сейчас рисковать интересами партии и народа, надо гарантировать полностью партию от всяких проявлений подобных антипартийных действий.

— Правильно! — раздались дружные голоса.

— Я только поражаюсь, товарищи, как они (Молотов со товарищи. — С. В.) ведут себя на пленуме, на что они рассчитывают? — не удержалась от обычных ремарок эпохи «культа личности» Екатерина Алексеевна. — На снисхождение пленума, что ли, рассчитывают? […] Они не знают одного из очень важных фактов, которые другим товарищам известны, что, когда обнаружились их ошибки и стоял вопрос о снятии Маленкова с руководства Советом Министров, ведь в партии, в частности в Московской организации, были требования о снятии и выводе его из Президиума. Ведь это же факт[158].

Далее Фурцева вполне в духе сталинской эпохи грозно предупреждала, что «никому и никогда не удастся расколоть нашу партию или в какой-то мере поколебать единство и сплоченность ее рядов»[159].

— Нужно избавиться от фракционеров и вывести их из членов ЦК[160], — вслед за Денисовым и другими ораторами потребовала Екатерина Алексеевна.

Первым 28 июня признал свою грубую политическую ошибку и пообещал исправиться Каганович, вслед за ним — без особого рвения Маленков и, наконец, без малейших признаков такового Молотов, из которого с трудом удалось выжать констатацию ошибок, которые носили политический характер, но никак не признание оформления партийной (тем более «антипартийной») группы и оппозиционной платформы. Шепилов осудил «антипартийную, фракционную» деятельность группы Молотова — Маленкова — Кагановича и пообещал отдать «всё до последнего дыхания во имя моей партии и моего народа»[161] на любом участке работы.

Сабуров и Первухин покаялись еще более страстно, чем вначале, а Ворошилов, к которому большинство цекистов чисто по-человечески относилось с огромной симпатией, доложил, что ни в каких заговорщических группах никогда не участвовал и участвовать «и впредь» не собирался — тем более (добавил он под смех собравшихся), что времени ему на это «осталось мало»[162].

Для того чтобы «рядовые цекисты» и кандидаты в члены ЦК, без которых Никита Хрущев для начала слетел бы с поста первого секретаря ЦК, могли бы себя почувствовать подлинными руководителями партии, был даже изменен обычный порядок голосования: сперва проголосовали цекисты, затем вместе все кандидаты в члены ЦК и все члены Ревизионной комиссии[163].

Леонид Млечин справедливо отметил, что в историю Дмитрий Шепилов, будучи яркой, неординарной личностью, навсегда «вошёл с дурацкой формулой „и примкнувший к ним Шепилов“, хотя ни к кому он не примыкал, был человеком самостоятельным, за что и пострадал. А повернись судьба иначе — и не Леонид Ильич Брежнев, а Дмитрий Трофимович Шепилов вполне мог стать главой партии и государства»[164]. Уничижительная формулировка, на наш взгляд, была связана с тем, что Молотов, Маленков и Каганович были полноправными членами Президиума ЦК КПСС, а Дмитрий Трофимович — кандидатом в члены. А вот предположение о том, что Шепилов мог стать первым (Генеральным) секретарем ЦК — скорее свидетельство личной симпатии Леонида Михайловича к Дмитрию Трофимовичу, нежели реальная альтернатива.