Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

Обеспокоенная все же тем, как перевести революцию в доступные и понятные ей термины, императрица тем не менее пала жертвой своих собственных лингвистических ограничений, отражавших общую ограниченность ее политической культуры и ее эпохи. Довольствуясь набранным ею за шесть десятков лет жизни словарным запасом для описания тех, кто, по ее ощущению, был виноват в политических неприятностях Франции, она по необходимости вынуждена была прибегнуть к таким неадекватным определениям, как «злодеи», «разбойники», «самозванцы», «фанатики», «сапожники» и в конце концов «адвокаты». Ее политическое окружение просто не в состоянии было предоставить ей более точное наименование. Нужная терминология уже начала формироваться в самой Франции, где новые значения приобретали ранее существовавшие слова, такие как «либерал», «консерватор», «радикал», «реакционер», «конституция» и — да, даже «революционный». В свой срок эти получившие новую жизнь слова распространятся по Европе и в конце концов войдут в состав русского языка. Однако это случится слишком поздно, чтобы помочь императрице, постепенно осознававшей, что происходящее не имело аналогов в прошлом, разгадать его^{277}. Следовательно, терминологическая бедность не давала императрице возможности концептуализировать, классифицировать и в конечном счете осмыслить роковые события, происходившие во Франции. Не сумев до конца постичь их, она не успела их испугаться так сильно, как, по мнению позднейших исследователей, должна была бы.

Часть 3. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА

Дебаты о «торгующем дворянстве» [99] в России: глава из истории отношений между Екатериной II и русским дворянством [100] (в соавторстве с В. Камендровским)

Следует ли позволять дворянину заниматься торговлей или хотя бы подталкивать его к занятию ею? В XVIII веке этот вопрос регулярно вставал перед европейским законодателем. Под этим вопросом скрывалась более глубокая проблема: сохранять сословную структуру, унаследованную от недавнего прошлого, или стимулировать экономическую деятельность и рискнуть размыть традиционные социальные различия? Простого решения не было.

Правители всех стран, от Франции до России, считали торговлю, и в особенности международную торговлю, главным источником богатства и силы страны. Соответственно они были склонны законодательно поддерживать коммерческую деятельность. Если бы дворяне освободились от клейма бесчестья, с которым связывалось занятие торговлей, то получившие дворянство купцы более не чувствовали бы себя вынужденными отказываться от своего первоначального призвания, что устранило бы основную причину оттока капитала и истощения предпринимательского таланта в государстве. Кроме того, участие дворянства в торговле привнесло бы в оборот деньги, которые иначе оказались бы вложены в недвижимость, превращены в накопления или, что хуже, потрачены на иностранные предметы роскоши. Наконец, коммерция открыла бы новые возможности прибыльной деятельности для сословия, представители которого часто испытывали финансовые трудности. В общем, «торгующее дворянство» принесло бы пользу и самому благородному сословию, и экономике государства.

В умах многих противовесом этим соображениям служило убеждение, что коммерция предполагает особые, чуждые благородному человеку навыки и ценности, питающие личные интересы, которые могут противоречить национальным интересам. Как следствие, торговля считалась несовместимой с исторической миссией дворянства — защитой монарха и его владений. И для монархии, и для дворянства, сохранившего представление о славе и чести, было неприемлемо жертвовать воинским долгом ради наживы, так что традиционное социальное деление необходимо было охранять.

Начиная с XVII века французские государственные деятели, и прежде всего Жан Батист Кольбер, были обеспокоены оттоком капитала из коммерции и промышленности, который происходил каждый раз, когда богатые представители третьего сословия получали дворянство. Опасаясь отрицательного влияния на торговый баланс, эти государственные деятели старались обратить тенденцию вспять, побуждая дворян вкладывать средства в деловые предприятия. Завидуя торговому богатству Англии, череда французских правительств призывала дворян вкладывать капитал в морскую торговлю, оптовую (но не розничную) торговлю и банковское дело, обещая дворянам, что их участие не повлечет унижения их достоинства или утрату ими статуса. Усилия эти, однако, встретили слабый отклик, еще раз доказав, что государство, каким бы абсолютным оно ни было, не в силах законом изменить мнение людей. Эти усилия тем не менее вынесли на публику обсуждение роли дворян в коммерции^{278}.