Возникали и другие заговоры: в 1768 году капитан Панов, премьер-майор Жилин и гвардейские обер- офицеры Степанов и Озеров вознамерились возвести на трон Павла Петровича. Екатерина велела лишить их всех чинов и сослать навечно в Нерчинск на заводскую работу.
Еще один заговор возник в начале 1770-х. Причем возник он не среди придворных, а в солдатской среде: некий солдат Исаков рассказывал другому солдату Жихареву слышанное им от многих рядовых Преображенского полка, что великого князя хотят извести. Жихарев пересказал эти слухи солдату Карпову, Карпов – капралу Оловеникову, Оловеников – брату своему подпоручику Селехову, которому прямо предложил Екатерину убить или упечь в монастырь, а возвести на престол великого князя Павла Петровича. Дошло до князя Борятинского, который в заговоре участвовать отказался и инициировал следствие.
Императрицу поразила молодость людей, толковавших о политическом перевороте, и она писала: «Я… удивляюсь, что такие молодые ребятки впали в такие беспутные дела: Селехов старший – и тому 22 года, а прочих, кроме розгами, ничем сечь не должно, одному 17, а другому 18 лет».
Приговор состоялся такой: Оловеникова бить кнутом и сослать навеки в Нерчинск в тяжкую работу. Селехова гонять два раза шпицрутеном и написать в солдаты в дальний сибирский гарнизон; капралов Подгорнова и Чуфаровского как малолетних высечь розгами келейно и послать в сибирские полки солдатами; других же бить плетьми и сослать в Нерчинск навеки.
Главный вывод Екатерина сделала и больше о браке с Орловым не помышляла. Мало того, по здравом размышлении она решила с крайней осторожностью удалить Орловых от себя. Лучше всего было это сделать так, чтобы братья Орловы считали себя награжденными, а не обиженными. Поэтому она дарила им поместья, но не в Петербурге, а ближе к Москве. Назначала на должности, требовавшие отлучек.
Старший из пяти братьев Иван Григорьевич Орлов раньше всех ушел в отставку и жил в Москве в своем имении. Владимир Орлов был отправлен учиться в Лейпциг. Федор Орлов проявил себя как смелый морской офицер.
Фактически при дворе остался лишь Алексей Орлов, который был умнее и дальновиднее прочих братьев, к тому же природа не обделила его полководческими и другими талантами. Именно Алексею Орлову мы обязаны знаменитой породой лошадей «Орловские рысаки», они бежали ровной не тряской рысью и идеально подходили для упряжки в карету.
Чума в Москве. Чумной бунт
Отчаянная попытка Григория Орлова все же добиться руки императрицы связана со страшной эпидемией чумы, разразившейся в Москве в 1770–1772 годах. Заболевание проникло на территорию России через обозы с ранеными в русско-турецкой войне. Во дворцах в Лефортово в Москве разместили военный госпиталь. В ноябре 1770 года там умер первый больной, от него заразился врач и еще человек двадцать… Стали болеть и жители соседних домов. К августу 1771 года «моровая язва» охватила практически весь город и окрестности. Не хватало гробов, чтобы хоронить умерших, число которых достигало тысячи человек в день. Трупы скапливались в домах и на улицах, где лежали по нескольку дней, распространяя заразу.
Вместо того, чтобы бороться с болезнью, высокопоставленные чиновники покинули город. Уехали и люди побогаче, все, кто имел такую возможность. Город остался без управления. Крестьяне из окрестных сел и купцы боялись везти в Москву продовольствие, и в городе начался голод. На улицах орудовали мародеры. Люди были в панике.
У Варварских ворот находилась икона, считавшаяся чудотворной. Обезумевшие от ужаса москвичи – больные и здоровые – целовали ее, надеясь получить исцеление от болезни или избежать заражения. Несли к иконе и деньги, складывая их в ящик для пожертвований. Но никакого чуда не происходило, напротив сама икона стала источником страшной заразы, поэтому архиепископ Амвросий, человек умный и образованный, приказал убрать и ее, и кассу, а целование икон вообще запретить. Это мера понята не была: «народ» решил, что власти нарочно устроили чуму и специально убрали иконы, чтобы не дать людям избежать горя. Толпа штурмом взяла Донской монастырь, где укрывался Амвросий. Архиепископа выволокли на задний двор и убили с чудовищной жестокостью. Потом толпа принялась просто бессмысленно громить и грабить и монастыри, и жилые дома, и винные склады. Опьяневшие и совершенно лишившиеся рассудка мятежники стали разорять даже госпитали и карантины, избивая лекарей, которых обвинили в том, что они нарочно распространяют чуму.