Екатерина Медичи

Екатерина понимала, какая огромная опасность угрожает королю, и решила встретиться с предводителями Лиги, [353] чтобы попытаться с ними договориться. Это решение она приняла еще до того, как узнала о Пероннском манифесте. Она села в носилки и отправилась в Шампань. 28 марта уже была в Эперне, где остановилась в аббатстве. В этой импровизированной резиденции она дала аудиенцию епископу Шалона, герцогине де Гиз и аббатисе Святого Петра Реймского – тетке герцога де Гиза. Она написала герцогу Лотарингскому, прося его о совете, и надеялась, что ее собеседники уговорят лигистов начать с ней переговоры. 1 апреля король направил к ней на помощь архиепископа Лионского, Пьера д'Эпинака, к мнению которого Гизы прислушивались. Прелат привез с собой письмо от короля, в котором подтверждались полномочия королевы-матери на ведение переговоров. «Я уверен, что вы сможете решить дело к моей чести и выгоде, о чем я вас нежно молю, и, сознавая, скольким я вам обязан за те бесконечные благодеяния, которые я получил от вас, и сколько несчастий вы отвратили от этого королевства, я буду вам еще более обязан, если вы мирным путем уничтожите корень бедствий и несчастий, еще более опасных и несущих больший вред, чем все предыдущие».

Без всякого сомнения, такое нежное ободрение сына бесконечно утешило Екатерину. В Эперне, где она ждала приезда герцога де Гиза, она не выходила из своей комнаты. Она не могла спать. Ее терзали постоянный кашель и лихорадка. При ней постоянно находились два врача – пьемонтец Леонар Боталь (или Буталь) и француз Ле Февр. Они сообщали о состоянии ее здоровья первому врачу короля Марку Мирону. Наконец, 9 апреля, помучив ее ожиданием, герцог де Гиз соблаговолил ответить на приглашение королевы, которое ему привез барон д'Ассунвиль.

Рассказ об этой встрече чрезвычайно занимателен: «Государь сын мой, я пишу к вам специально, чтобы сообщить вам, что сюда, на ужин, приехал мой племянник – герцог де Гиз, оказавший мне этим честь, и что я нашла его меланхоличным; заговорив об этом деле, он даже всплакнул, желая показать, насколько он опечален. Потом я осыпала его приличествующими случаю упреками и уверила, что вы [354] вернете ему ваше расположение, когда он снова станет достоин его, а потом, когда я призвала его говорить со мной совершенно откровенно, он сказал, что исповедуется передо мной во всем. Но так как уже было поздно, я ответила, что сначала ему подадут ужин, он снимет сапоги, а потом придет ко мне поговорить».

Гиз, озадаченный любезным приемом Екатерины, начал с того, что выразил неудовольствие миссией д'Эпернона у короля Наваррского и обещаниями Генриха III, данными Франсуа де Колиньи по поводу наследства его дяди – кардинала-еретика Оде де Шатильона. Под нажимом королевы «перейти к первому и главному пункту их претензий – религиозному» он осудил договор Генриха III с Женевой и Лигу, а также союз, заключенный с королевой Английской. Королева ему возразила, что это не может быть причиной, позволяющей лигистам «обрушивать на страну великие беды»: опыт показывает, что мир приносит протестантам больше вреда, нежели война. Но герцог отказался сообщить, «какую цель» ставила перед собой Лига.

Не имея возможности узнать целей лигистов, королева заговорила о двух спорных пунктах. Первый касался того, что лигисты задержали в Шалоне деньги казны – жалованье гарнизонам, стоящим вокруг Меца, и выплаты, обещанные частным лицам – парижским рантье. Екатерина выступила в качестве адвоката, «тревожащегося за многочисленных бедных вдов и сирот, ожидающих своих пенсий». Второй пункт касался факта захвата Гизом конвоя с порохом, направлявшегося в Париж к королю. Но Гиз снова ушел от ответа. Он не хотел брать на себя какие бы то ни было обязательства, не выяснив, насколько далеко Генрих III может зайти в своих уступках: Екатерина этого не знала и решила направить архиепископа Лионского за указаниями к своему сыну. Она посоветовала королю «не медлить и собирать силы и деньги и другие вещи, необходимые для войны», так как, как она ему ранее говорила, «я согласна с вами, что «палка несет с собой мир», поэтому нужно как можно быстрее собрать все ваши силы, потому что ничто более так не способствует установлению мира». [355]

13 апреля приезд герцога Лотарингского в Эперне вернул Екатерине некоторую надежду. Ее зять прибыл как примиритель. По дороге он встретил Гиза, ехавшего от королевы. По его словам, герцог и его братья «сожалели о великой ошибке, которую они совершили». «Они, – добавил он, – твердо намерены отказаться от всего этого, лишь бы из-за всего, что произошло, их не обвинили в оскорблении величества, доказывая, что речь шла только о нашей религии и их горячем стремлении ее защитить и что, поступая так, они хотели послужить вам и готовы загладить свою вину». Но зная натуру и всепоглощающее тщеславие сильных мира сего, Екатерина не могла обмануться в этом лицемерном раскаянии.