Екатерина Медичи

Они ждали от короля «эдикта, вечного и неизменного, по которому любое отправление новой религии будет запрещено, а министры-священники – изгнаны». Как только эдикт будет опубликован, все подданные должны перейти в католическую религию. Те, кто откажется это сделать, будут высланы из королевства: они оставят свою собственность своим наследникам-католикам, которые выплатят пошлину в размере трети или четверти от стоимости наследства в зависимости от степени родства. Протестанты вернут занимаемые ими города и будут обязаны передать свои должности католикам. Даже если они отрекутся от своей [360] веры, то будут смещены со своих должностей в течение трех лет, пока не докажут искренность своего раскаяния. Будет считаться, что принцы и города, вступившие в Лигу и захватившие города, королевские деньги, продовольствие и оружие, набиравшие солдат в королевстве и за его пределами, сделали это, состоя на службе у короля и для «безопасности религии» во исполнение клятвы, данной королем во время коронации. Провозглашение эдикта будет обставлено с большой торжественностью, и все высшие сановники Короны обязаны поклясться его соблюдать. В доказательство своего стремления полностью уничтожить ересь, король должен отказаться от защиты Женевы, «тем более что из этого источника расходится ересь по всему христианскому миру».

Все это было изложено в форме ультиматума. Лигисты пугали Генриха III нашествием 3800 рейтар и 3000 ландскнехтов, за которыми последует резервная армия из 8000 швейцарских католиков, которых герцог де Гиз готовил на тот случай, если король пошлет своих собственных швейцарцев в Шампань.

После непродолжительной конференции в Сарри Екатерина снова переехала в Эперне. Она попыталась урезать, насколько смогла, список уступленных безопасных городов и попросила короля высказать свое мнение. 29 мая король направил с Вилькье ответ. Когда письмо было получено, королева пригласила кардинала Бурбонского и Гизов. Явился также герцог Лотарингский. Екатерина зачитала им письмо короля. Генрих III высказывал критические замечания по каждому городу. Так, он заметил, что старый Руанский дворец, который потребовал для себя кардинал Бурбонский, был королевским складом боевых припасов – пороха и ядер, а также оружия, – следовательно, и речи не может быть о его передаче. Меркеру, который хотел получить Нант и Сен-Мало, он предлагал Брест и Койке или Фужер. По совету Екатерины, он уменьшил число уступленных городов: герцогу де Гизу он предложил Сен-Дизье и Сент-Менеуль, а герцогу де Майенну – Бон и Оксонн. Он обещал созвать Генеральные штаты. Но королева промолчала [361] по поводу этого обещания: она заметила, что несмотря на то, что лигисты говорили об этом в начале переговоров, теперь больше они не требовали созыва штатов – по недосмотру или по забывчивости.

Несмотря на сдержанность, проявленную королем, такой ответ вывел кардинала Бурбонского из себя. Екатерина описала эту сцену своему сыну: «После чтения вашего письма он поднялся и сказал нам в гневе, сильно покраснев, что это значит, что их отдают на съедение волкам, потому что вы им не даете никаких особых гарантий, которых они просят не для себя, а для религии». Гизы были согласны с кардиналом и настолько разгневаны, что королева с трудом уговорила их вернуться на следующий день с ответом. На этот раз она совершенно отчаялась: «Государь сын мой, в следующую субботу будет два месяца, как я здесь, и вот что я смогла сделать: мне неприятно не столько то, что надо мной посмеялись, сколько проявленное к вам неуважение». 30 мая, когда лигисты заявили, что не намерены ничего изменить в своих первоначальных требованиях, она дала волю своему гневу: «Я надеялась, что Господь отомстит за меня, за унижение, которое я испытала, когда они так долго обманывали меня и притворялись».