Екатерина Великая

«Что касается резных камней, скажите тому, кто вам их предложил, что я никогда не покупала их для себя, потому что ничего в них не понимаю, и что больше покупать их не буду. Если хотите знать мое теперешнее состояние, скажу вам, что в течение прошедших трех месяцев, отсчитывая от вчерашнего дня, я была безутешна из-за безвозвратной утраты; что единственное, к чему я снова начала привыкать, — это человеческие лица, что сердце мое истекает кровью, как в самый первый момент; что я выполняю свою работу и пытаюсь делать ее хорошо, но горе мое настолько ужасно, что никогда в жизни я такого не испытывала. И теперь уже три месяца я нахожусь в страшно жестоком положении, страдая, как проклятая»^{894}.

17. Выздоровление и возвращение сил (1784–1786)

Не могу пожаловаться, что возле меня нет людей, чьи любовь и забота отвлекают меня и помогают расслабиться.

Екатерина II —

Фридриху Мельхиору Гримму

Когда в сентябре 1784 года Екатерина вернулась в Санкт-Петербург, она не сразу поселилась в своих обычных апартаментах в Зимнем дворце — ибо сочла, что слишком многое там напоминает ей о Саше Ланском. Вместо этого она въехала в маленькую комнату в Эрмитаже (менее двадцати квадратных метров), забросив книги по русской истории, манускрипты и словари. Замкнувшись таким образом, она повторила свое поведение периода депрессии после рождения Павла в 1754 году.

Всю эту осень и начало зимы Потемкин оставался с ней постоянно, обихаживая ее и стараясь вернуть к жизни. «О, как он мучает меня, — написала она Гримму, — как я ворчу на него, как сержусь, — но он не прекращает»^{895}. К Новому году Потемкин преуспел настолько, что посчитал безопасным оставить свою императрицу на несколько месяцев, и в январе вернулся на юг России.

16 февраля Екатерина наконец переехала в свои покои в Зимнем дворце и возобновила переписку с Гриммом: «Мне нечего рассказать вам, кроме того, как я просуществовала эти шесть месяцев, пока не писала вам. Вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы понимать без слов: мое здоровье выстояло. Я не писала вам потому, что, говоря откровенно, ничего веселого сказать не могу»^{896}. Она упомянула, что внуки растут, и что последняя внучка (родившаяся в декабре) — красивая девочка, поэтому ее назвали Еленой (или Хелен). Затем добавила: «Как видите, я не умерла, несмотря на то, что сообщали газеты. У меня также нет никаких болезней. Но до настоящего времени я была в безжизненном состоянии — жила как растение, без души»^{897}. К счастью, с ней оставались верные друзья, главным среди которых был Потемкин. Друзья сохранились у Екатерины и среди придворных, и в среде чиновников — такие, как ее гофмейстерина графиня Анна Протасова, Нарышкины и Энгельгардты (племянники Потемкина), — и все они искренне заботились о ней, стараясь восстановить ее интерес к жизни.