Екатерина Великая

Когда Екатерина начала выходить из глубин депрессии, она, как обычно, нашла, что писание — или «шкрябанье» — оказывает терапевтическое воздействие, и в течение зимы освоила новый жанр — пьесы. Пьесы писались для того, чтобы их ставили, и для ближайшего круга Екатерины сочинение с последующей постановкой коротких драматических произведений стало столь же существенной частью вечеров, как бильярд и карточные игры. В том же году, но позднее она рекомендовала свое увлечение Гримму: «Почему вы не пишете пьес? Это развлекло бы вас. Я читаю свои двоим-троим, а затем кладу их в портфель. Он так же набит пьесами, как и документами»^{898}. Некоторые написанные ею драмы были показаны более широкой аудитории, хотя и с соблюдением анонимности (во всяком случае официально). Третьего апреля она сообщила Гримму, что ее пьеса «Le Trompeur» («Обманщик») имела огромный успех в Москве, и ее рассмешил семилетний Александр, надевший парик и сыгравший сцену из «Le Trompeur», исполнив все три роли. Пьесы Екатерины, как и все, что она писала, имели поучительный характер, и она надеялась «улучшить» свою аудиторию, мягко подшучивая над различными человеческими недостатками.

Интерес императрицы к античным камням также начал возвращаться. Частично проявление скорби выливалось во внимание, которое она уделяла своему кабинету, где обитали мелкие вещицы, столь любимые Ланским. Она смотрела на них каждый день и добавляла новые экспонаты (теперь набралось уже сто двадцать пять полных ящиков), но показывала коллекцию лишь очень узкому кругу людей. Три недавно прибывших члена британского землячества, включая нового посла мистера Аллана Фицгерберта (сэра Джеймса Харриса отозвали — частично из-за того, что в петербургском климате он болел каждую зиму), были приглашены на просмотр и остались под огромным впечатлением. 30 апреля Екатерина попросила Гримма выяснить цену принадлежащей бывшему французскому послу Бретейлю коллекции, которую она отвергла в предыдущем году. Она также передала ему перечень камней, которыми обладала на текущий момент:

«Моя маленькая коллекция резных камней такова, что вчера четыре человека с трудом вынесли две корзины, вместившие ящички, содержащие примерно половину коллекции. Не сомневайтесь — это те громадные корзины, которые используют зимой для доставки в комнаты дров, и ящички переполнили их. По одному этому вы можете судить, сколь жадными мы стали на сей предмет»^{899}.

Чтобы разместить свою постоянно растущую коллекцию наилучшим образом, Екатерина заказала серию кабинетных шкафов самому известному краснодеревщику того времени Давиду Рентгену, изготовителю мебели для апартаментов Марии-Антуанетты.

Кроме театральных пьес и коллекции гемм, Екатерина занималась своей обычной работой, одним из результатов которой стало опубликование 21 апреля 1785 года, к ее пятидесятишестилетию, двойной хартии дворянства и городов. Первая часть перечисляла привилегии дворянства, а вторая делила население городов на шесть классов и давала горожанам определенные права — такие, как право восстановления через суд утраченной собственности и доброго имени. Днем позже Екатерина сообщила Гримму, что ее душевное состояние понемножку выравнивается — хотя она не может не опасаться рецидива: «Что касается меня, то могу сообщить: последние два месяца мне лучше — но нельзя говорить о веревке в доме повесившегося»^{900}. Через три дня она сообщила детали своего выздоровления и намекнула на способ возвращения к нормальному образу жизни (или, по крайней мере, к тому, что считала нормальным образом жизни):