Екатерина Великая

Он рассказал ей, что его любимые товарищи, камердинеры и другие члены двора, усиленно учат его обращению с женой — и непохоже, что их советы могут составить ее будущее счастье. Она решила, что первое время разумнее всего будет выслушивать его без возражений, не высказывая своего мнения, — дабы он видел в ней верного друга. На деле она выбрала это своей политикой по отношению ко всем, с кем сталкивалась в тот период, пытаясь при помощи уступчивости и покладистости приобрести любовь и некоторую степень безопасности. «Я пыталась быть предельно очаровательной со всеми и училась использовать любую возможность завоевать любовь тех, кто, как я подозревала, относился ко мне плохо; я не выказывала предпочтения ни одной стороне, никогда ни во что не вмешивалась, всегда держалась спокойно и проявляла ко всем внимание, приветливость и вежливость»^{59}. Спокойствие и сдержанная улыбка становились ее постоянными проявлениями на публике.

Во многом Екатерина была еще ребенком, и эти несколько месяцев перед свадьбой дарили ей последнюю возможность радоваться детской свободе. Чтобы облегчить вживание в новую роль, императрица назначила для ухода за ней восемь русских горничных, тем самым вынуждая ее говорить по-русски большую часть времени. Эти девушки стали ее товарищами; то, чего не хватало при словесном общении, компенсировалось играми — такими, как, например, прятки (которые остались любимой игрой на всю жизнь) и катание с горок из доски от клавикордов и кучи матрасов. Что касалось более серьезных задач горничных, Екатерина сделала попытку разделить ответственность, дав одной из любимых девушек ключ от своих украшений, поставив немецкую горничную, привезенную с собой из Цербста, заведовать постельным бельем, поручив еще одной кружева, а другой — ленты. Одна из двух ее карлиц была назначена заботиться о пудре для волос и гребнях, другая — о румянах, заколках и mouches или мушках (искусственные родинки, которые были в моде у женщин XVIII века). Но графиня Румянцева и императрица враждебно отнеслись к этому маленькому проявлению независимости со стороны Екатерины и запретили установленный ею порядок.

Во время поста Екатерина и Петр разошлись по вопросу соблюдения православных обычаев. Петр разъярился, узнав, что Екатерина с горничными присутствует в своем приделе на службах с песнопениями и вместе со всеми кланяется и поет как положено. Петр воспринял это как излишнюю и бессмысленную показную набожность, в то время как на самом деле Екатерина обязана была демонстрировать правильность соблюдения ритуалов; именно это ожидалось от нее теперь, когда она стала православной. Лютеранство укоренилось в Петре гораздо глубже, чем в Екатерине; оно было частью его личности. Он видел в своем обращении в православие лишь дань обстоятельствам, но его сердце не приняло новой религии, и он не собирался придерживаться практики православия больше, чем было абсолютно необходимо. Он ожидал, что Екатерина разделяет это его отношение, и разозлился из-за того, что она ведет себя по-другому.

Через несколько дней после ссоры произошел любопытный инцидент, в который оказалась вовлечена Иоганна. Видимо, она попросила пустить ей кровь — и это было сделано так неумело, что она потеряла сознание. Екатерина не могла понять, почему мать попросила сделать ей кровопускание: она всегда боялась этой процедуры. Возможно, обморок объяснялся тем, что Иоганна была беременна от графа Ивана Бецкого; у нее мог быть выкидыш, или она пыталась вызвать его кровопусканием. Во время того же поста Иоганна перенесла еще один болезненный удар: из Цербста дошло известие, что умерла маленькая сестра Екатерины, трехлетняя Элизабет. Произошло это быстро и неожиданно. Иоганна глубоко скорбела по малышке, которую не видела больше года, и Екатерина тоже «была убита горем»^{60}.

В марте императрица объявила, что свадьба Петра и Екатерины состоится через четыре месяца. Елизавета намеревалась сравняться в великолепии празднества с Версалем и Дрезденом, поэтому подготовка была настолько сложной, что свадьба дважды откладывалась. Наконец ее назначили на двадцать первое августа.