Екатерина Великая

«Они образовывали анфиладу комнат с двумя входами: один с лестницы, по которой проходили все, кто шел навестить нас, а другой вел в покои императрицы. Поэтому чтобы выполнять работы в наших комнатах, слуги должны были пользоваться одним из этих выходов. Однажды случилось так, что иностранный посланник, придя к нам на аудиенцию, первым делом увидел ночной горшок, который несли опорожнять»^{83}.

Переезды двора на протяжении всего года из дворца во дворец каждый раз влекли за собой перевозку мебели, так как не хватало зеркал, кроватей, стульев, столов и сундуков, чтобы обставить все дворцы для использования их в разное время. Постепенно Екатерина начала приобретать собственную мебель, чтобы ликвидировать эти нехватки.

В начале июля 1746 года Петр с Екатериной сопровождали императрицу в инспекционной поездке в Ревель (ныне Таллинн, столица Эстонии). Путешествие было нелегким, так как на каждой остановке помещения почтовых станций занимались императрицей и ее свитой; молодой двор вынужден был обходиться палатками или помещениями для прислуги. Екатерина сохранила отчетливые воспоминания о неудобствах и трудностях, вызванных капризами императрицы и отсутствием определенного порядка:

«Я помню, как однажды во время этого путешествия одевалась перед печью, где только что спекли хлеб, а в другой раз, когда я вошла в палатку, где стояла моя кровать, там оказалось по щиколотку воды. Все становилось еще хуже из-за отсутствия у императрицы четкого распорядка, представлений о времени отъезда и прибытия, еды и отдыха; поэтому все мы были чрезвычайно измотаны — и встречающие, и приезжие»^{84}.

Прибытие в город Екатериненталь явилось хорошим примером отсутствия у Елизаветы способностей к планированию: она хотела въехать с большой помпой и церемониями, в дневное время — но вместо этого двор оказался в городе под проливным дождем в половине второго ночи. «Мы были тщательно одеты, но, насколько я знаю, нас никто не увидел, потому что ветер задул все фонари»^{85}.

Оказавшись снова в Санкт-Петербурге, Екатерина впала в депрессию. У нее начались боли в груди и частые приступы слез из-за скуки и постоянных придирок Марии Чоглоковой (к которой теперь присоединился муж). Не достигнув прогресса в раскрытии причины неполадок в браке великих князей, императрица решила привлечь к расследованию священников. Она приказала великим князю и княгине приготовиться к участию в праздновании Успения (15 августа). Необходимые приготовления включали соблюдение поста и исповедь. В данном случае их обычный исповедник, епископ Симеон Тодорский, напрямую спросил и Петра, и Екатерину об их соответствующих отношениях с Чернышевыми. Вскоре он понял, что нет правды в инсинуациях, которые так тревожили императрицу: оба, и великий князь, и великая княгиня, были на удивление невинны. Екатерина заключила: «Я думаю, что наш исповедник передал наши признания духовнику императрицы, а последний доложил Ее императорскому величеству, и это не принесло нам никакого вреда»^{86}.

Начало августа императрица провела в Петергофе. На вторую половину месяца она переехала в Царское Село, а молодой двор был отправлен в царское имение Ораниенбаум на южном берегу Финского залива.